хруст – как будто великанский зуб ломался под клещами неумехи-стоматолога. Тотчас окружавшие Таню предметы сделались неправильными, вывернутыми; девочку начало вытягивать из-под кресла, и она заскользила по полу, который явно вознамерился принять вертикальное положение.
Зато Таня сумела, наконец, глянуть туда, откуда донесся голос ее отца. Тот, схватив за волосы подругу своей жены, стучал ее лбом о распахнутую дверь каюты. Вернее, об откинутую дверь – она, как и спинки кресел, располагалась теперь параллельно земле. Женщина кричала, но не слишком громко, по крайней мере, не громче остальных пассажиров, которых никто не бил. Встретить смертный час с расшибленным лбом или с целым – разница была невелика.
– Папочка, – прошептала Таня едва слышно.
И – поразительное дело: отец услышал ее. Лицо инженера вдруг переменилось, сделалось добрым и растерянным. Он отпустил волосы женщины, которую бил, та упала и снова стала хохотать. Но инженер о ней мгновенно позабыл, побежал к дочери. Точнее говоря, попытался побежать: сделав несколько шажков по ускользающему полу, он упал набок, но тотчас перевернулся на живот и пополз.
– Как думаешь, – Николай резко обернулся и ухватил за рубашку гражданина, сделавшего пророчество насчет самолетного хвоста, – где он упадет?..
Тот ответил не размышляя:
– Во Всехсвятском, где же еще?..
– Всехсвятское – что это? – не понял Коля; в Москву он перебрался менее года назад, когда поступил в МГУ.
– Поселок Сокол раньше был селом Всехсвятским, – вступил в разговор Миша, коренной москвич.
– Точно, – басистый гражданин кивнул.
– Надо бежать туда. Может, кого-нибудь удастся спасти. – И Николай, повесив бинокль на шею, ринулся к проходу между скамейками трибуны.
Миша, конечно же, поспешил за ним – вместе с басистым предсказателем и еще десятком людей, число которых, впрочем, всё увеличивалось. Выскочив на летное поле, все они помчались к забору, ограждавшему аэродром.
Взглянув вверх, Скрябин с удивлением обнаружил, что кинооператорский самолет всё еще кружит в небе: рыжеволосая красавица явно продолжала снимать. Да и оставшиеся на земле хроникеры своих позиций не покинули и камер не опустили.
Снимать им было что. «Горький» перевернулся в воздухе брюхом вверх, от чего еще больше стал похож на мертвую акулу, а затем вспыхнул – мгновенно, как газовая конфорка. Правда, скорость его падения от переворота чуть замедлилась, но что за польза была теперь в этом?
– Авиабензин загорелся, – на бегу обреченно прокомментировал события басистый мужчина. – Всем кранты…
