Палец нисколько не болел, и Кэролл старался не забыть сказать об этом Рейчел. Руку забинтовали марлевым бинтом, теперь она казалась ему совсем чужой. Под марлей ощущалось приятное тепло. Кожа тонкая и натянутая, как резиновая перчатка. На душе у Кэролла стало гораздо легче: конечно, не сразу, но он научится терять, поднатореет в этом деле — навык придет так же легко, как и все остальное в жизни.
Они с Рейчел поженятся у пруда, весной, под свежей листвой шестичасового дуба. Мистер Рукк наденет свой самый нарядный нос — латунный, с розовой бархатной подкладкой, или другой, в цветочек. Кэролл вдруг вспомнил маленькую могилу у тропинки, ведущей к пруду, — никакой это не пруд, решил он, — нет, они поженятся в церкви. Или в библиотеке.
— Высадите меня здесь, — сказал он водителю.
— С вами точно все в порядке? — спросил тот. Кэролл кивнул — да, точно, точно. Он помахал вслед такси рукой с укороченным пальцем.
Миссис Рукк сошьет дочери свадебное платье с высокой талией — атлас, шелк, кружева, оно будет желтовато-бледное, как мотыльковые крылья, а еще будет свадебный торт с восемью веселыми собаками из сахарной глазури, белой, как снег. Церковь он почему-то никак не мог представить. Она растекалась, менялась в воображении — стала сначала библиотекой, потом черным прудом. Окна были высокие, узкие, а стены сырые, как в колодце. Внутри тоже все менялось, стены сближались, превращались в стеллажи с книгами, в темные бархатные волны. Кэролл представил, как ведет Рейчел к алтарю, а черная вода добралась до щиколоток, будто у них обоих уже нет ступней. Опять вспомнился белый свадебный торт — стоит разрезать его, и темнота хлынет, как чернила.
Кэролл помотал головой и прислушался. Со склона холма сквозь редкие новогодние елки доносился глухой щемящий звук. Это будет замечательная свадьба — хорошо, что он потерял лишь кусочек мизинца, а не безымянный палец. Во всем надо видеть хорошие стороны, подумал Кэролл. И пошел по тропинке к пруду, чтобы сказать об этом Рейчел.
— Когда ты Мертвая, — говорит Саманта, — тебе не надо чистить зубы.
— Когда ты Мертвая, — говорит Клер, — ты лежишь в деревянном ящике, и там всегда темно, но ты нисколько не боишься.
Клер и Саманта — двойняшки. Вместе им двадцать лет, четыре месяца и шесть дней. Быть Мертвой у Клер получается лучше, чем у Саманты.
Няня зевает, прикрыв рот длинной белой ладонью.
— Я сказала, идите чистить зубы и пора спать.
