— Родная! Где ты? Видишь ли ты меня?
Элина тихонько зовет ее, долго говорит с ней, о чем-то молится… Раздается бой часов на колокольне св. Иакова, на башне церкви Валь-де-Грас, от ночного ветра скрипят голые деревья, в несмолкаемый гул Парижа врываются свистки паровоза, гудки городской конки… Помолившись, Элина отходит от оконной решетки, затворяет окошко и возвращается в гостиную, где ее мать по-прежнему спит младенческим сном, всхлипывая и вздыхая. Глядя на ее доброе, заплаканное лицо с милыми морщинками, с припухшими веками, Лина думает о том, какой она всегда была самоотверженной, преданной, как бодро и мужественно несла свое тяжелое бремя: воспитывала ребенка, кормила семью, работала за мужчину — и никогда ни единой жалобы, ни одной вспышки гнева. Сердце девушки переполняется нежностью, горячей благодарностью; она дает себе слово посвятить всю жизнь заботам о матери и еще раз повторяет клятву «крепко любить ее, не расставаться никогда».
Кто-то тихонько стучится в дверь. Входит девочка лет семи-восьми в черном школьном фартучке, с гладкими волосами, перевязанными надо лбом светлой лентой.
— Это ты, Фанни? Сегодня урока не будет, — говорит Элина, подходя к самой двери, чтобы не разбудить мать.
— Я знаю, мадемуазель! — отвечает девочка, украдкой скосив глаза на бабушкино кресло: ей любопытно посмотреть, меняется ли комната, когда кто-то умирает. — Я знаю, но папа все-таки велел мне подняться сюда и поцеловать вас — ведь у вас такое большое горе!
— Ах ты, моя милочка!..
Обхватив головку девочки, Элина с искренней нежностью прижимает ее к себе.
— До свиданья, Фанни, приходи завтра!.. Погоди, я посвечу тебе, на лестнице темно.
Высоко подняв лампу, она наклоняется над перилами, чтобы осветить лестницу, ведущую в нижний этаж; внизу, на темной площадке, кто-то стоит у дверей.
— Это вы, господин Лори?
— Да, это я, мадемуазель, я жду… Скорее, Фанни!
Робко подняв глаза на красивую девушку, на ее светлые пушистые волосы, отливающие золотом в лучах лампы, он начинает объяснять в длинных, витиеватых выражениях, цветистых, точно пышный надгробный венок, что не осмелился прийти сам и лично выразить свое глубокое соболезнование, принести дань скорби… Но вдруг, прервав высокопарные, банальные фразы, он говорит простые слова:
— Всем сердцем сочувствую вашему горю, мадемуазель Элина.
— Благодарю вас, господин Лори.
Он берет за руку дочку, Элина возвращается к себе, и обе двери, на первом и втором этажах, захлопываются одновременно с одинаковым стуком.
