— Ой, а что сейчас будет?
— То, что полагается, — невозмутимо отозвался капитан Поль. И громко скомандовал:
— Донби, время!
«Дед Мазай» коротко гукнул. Колёса осторожно шлёпнули по воде, два могучих пристанских матроса молча налегли на шесты, которыми упирались в борт пироскафа. Между круглым кожухом колеса и пристанью открылся просвет чистой воды. Он спешно расширялся. Колёса зашлёпали энергичнее. Дебаркадер заскользил назад.
— Господин капитан! — долетело с берега. — Господин капитан, остановитесь!..
Ну, у а что было дальше — известно.
Вечерняя беседа со стихами и прозой
Пили чай…
На верхней палубе, впереди рулевой рубки, поставили круглый стол с похожим на медный глобус самоваром. Капитан и Сушкин устроились за столом, а Донби прилёг на падубе, сложив суставчатые ноги под пернатое туловище. Перед ним стояло ведёрко с чаем и плошка с кубиками рафинада.
На самоваре пыхтел и попискивал фарфоровый чайник. Пироскаф «Дед Мазай» тоже пыхтел, но не попискивал — это было бы для него не солидно.
Кстати, «Деда Мазая» теперь называли только пироскафом, слово «пароход» было почти забыто. Капитан Поль объяснил Сушкину и Донби, что в старину «пироскаф» был обычным термином. У поэта Баратынского, который жил в одно время с Пушкиным, есть даже стихи с таким названием…
— Слышали про стихотворца Баратынского? — спросил дядя Поль.
Сушкин честно сказал «не-а…». А Донби, который (по капитанским словам) «нахватался верхушек», сообщил, что про Баратынского слышал, но стихов о пироскафе не помнит.
Дядя Поль, отвалившись к спинке скрипучего стула и помахивая плюшкой, процитировал:
Дикою, грозною ласкою полны,
Бьют в наш корабль средиземные волны.
Вот над кормою стал капитан.
Визгнул свисток его. Братствуя с паром,
Ветру наш парус раздался недаром:
Пенясь, глубоко вздохнул океан! —
Ну, каково?.. Чего молчите?
Донби картавым голосом Дона заметил, что стихи малость «стар-л-ромодные». И неточные.
— Где здесь ср-л-редиземные волны?..
— И паруса нету, — осторожно добавил Сушкин. Ему не хотелось обижать капитана, однако отступать от правды тоже не хотелось. — Разве на пироскафах ставили паруса?
— Конечно, ставили! Сколько угодно! И мы поставим, если появится необходимость! У нас есть подходящий брезент для накрывания палубного груза!..
— Ну, все равно… — не сдался Донби (теперь уже голосом Бамбало). — Ты, Поликарп, для точности картины встань над кормой и возьми свисток. Баратынскому понравилось бы.
Но капитан Поль сказал, что важна не точность картины, а красота и сила поэтических образов, в которых его собеседники ничего не понимают («Я, судари мои, был о вас лучшего мнения»).
