И в конце войны на Холодова кто-то все-таки донес, что он еврей. Его пришли арестовывать. К тому времени мы с ним были уже, по сути, мужем и женой. На все мои вопросы отвечали: "Не ждите, он не вернется". Я тут же начала бешено действовать: одну свою знакомую русскую девушку, очень хорошенькую, говорящую по-немецки, попросила мне помочь разузнать, где он, что может сделать для него жена. Наконец выяснили, что Холодов в больнице. А попал он туда, потому что был жестоко избит, избит до полусмерти, до неузнаваемости. Начала подавать бесконечные петиции, пыталась убедить их, что Холодов русский, просто он был прооперирован в детстве, что он по происхождению ростовский донской казак. Этой же версии придерживался и Холодов - мы ее заучили еще в Вязьме. В конце концов мы привели двух так называемых свидетелей - одну старую актрису из Смоленска и эстрадника из Москвы Гарро (все почему-то в Берлин попали). Они засвидетельствовали, что знали деда и бабку Холодова, его родителей, что он самый настоящий донской казак - слава Богу, у немцев смутное представление о казачестве! И в апреле 45-го его все-таки выпустили.
- Это же самое настоящее чудо! Сколько сил надо было приложить для того, чтобы такое случилось! А как вы встретили Победу?
- Победу я встретила в Польше, в вонючем подвале. Мы уже ехали в грузовике по направлению к нашей границе. На ночь мы остановились в каком-то польском городе, и вдруг повсюду началась стрельба. Я, конечно, побежала в подвал. Любопытный Холодов пошел посмотреть, в чем дело. Вернулся: "Выходи! Это наши палят в воздух. Победа!" Так закончилась война. И вы думаете, нас отпустили домой? Нет. Мы должны были обслуживать своим искусством тех, кто возвращался в Россию. Пока они ожидали транспорт, пока их допрашивали - где были, что делали,- мы давали концерты. Так и просидели в Загане до ноября. Уезжая, получили премии: Холодов - пианино, а я аккордеон. Правда, пианино пришлось отдать в Бресте какому-то начальнику, чтобы он нас посадил в вагон, так как сесть в поезд было невозможно - ехали на крышах.
Приехали в Москву, сразу пришли в Театр сатиры. Труппа была в Иркутске. Нас приняли замечательно: "Слава Богу, вы вернулись! Что же вы пережили! Подождите работать - мы вас на курорт отправим, отдохнете". На следующий день нас арестовали.
- За измену Родине?
- Трудно было понять... Следователь говорит стереотипную фразу: "Ну, расскажите о ваших преступлениях". Каких преступлениях? О чем он? Что я могла в плену сделать? Я же не героиня. Партизан искать? Я не знаю, где они могли быть. Ни одного партизана в глаза не видела. Кушать мне как-то надо было, у меня есть профессия, вот я этой профессией и занималась, чтобы не умереть с голоду. Так я и отвечала на допросах: "Если виновата, значит виновата" - тихо, мирно себя вела, во всем с ними соглашалась. Суда не было, была тройка. Приговорили к четырем годам - самый маленький срок. Все так и говорили - значит, ни за что. А Холодову дали пять лет, потому что ершился: "Как же вам не стыдно? Я столько вытерпел! Меня били!" Ему в ответ: "Но ведь отпустили же? Милый, так просто не отпускают! Не может быть, чтобы тебя не завербовали". Ну и докричался до того, что получил лишний год.
