— А ведь Мазилье — человек неплохой. Может, он и не виноват» что вам не платит… Ведь столько народу разорилось за эту войну!
Тут старика словно прорвало:
— Дурень он, вот что!.. Он мог разбогатеть на пруссаках. Но он, изволите ли видеть, не захотел… Как только они пришли, он закрыл свою лавочку и снял вывеску… Другие трактирщики золото загребали лопатой во время войны, а он не наторговал ни на грош… Этого мало. За свои дерзости он угодил в тюрьму… Дурень, как есть дурень!.. И чего он лез! Он ведь даже и солг датом-то не был!.. Продавал бы себе водку да вино, теперь ему было бы чем со мной расплатиться… Мерзавец! Я ему покажу, как корчить из себя патриота!
Побагровев от злости, он размахивал руками с неуклюжестью крестьянина, который привык к рабочей блузе и которому тесно в парадном сюртуке.
В ясных глазах фермерши, за минуту до этого полных жалости к Мазилье, появилось холодное, почти презрительное выражение. Она ведь тоже была крестьянка, а крестьяне не уважают тех, кто не желает зарабатывать деньги. Сперва она сказала: «Жену жалко», затем: «Правильно! Не надо отказываться от своего счастья», а в заключение: «Ваша правда: должен — плати». А Шашиньо все еще повторял сквозь зубы:
— Дурень… Одно слово — дурень…
Перевозчик прислушивался к их разговору; не переставая действовать багром, он счел нужным вставить:
— Полно вам сердиться, дядюшка Шашиньо!.. Ну, какая вам польза от судебного пристава?.. Много ли выиграете вы от того, что имущество бедняков пойдет с молотка? Повремените — ведь вам же не до зарезу нужны деньги.
Старик обернулся таким резким движением, как будто его кто-то укусил:
— Молчать, лодырь ты этакий! Ты ведь тоже у нас патриот! Глаза бы не глядели! Пятеро детей, ни гроша за душой, а еще вздумал палить из пушек, когда его никто не просил!.. Нет, правда, сударь (негодяй, по-видимому, обращался ко мне), какая нам от этого была выгода? Вот он, к примеру, добился того, что ему починили рожу, да еще в придачу потерял хорошее место… Теперь живет, как цыган, в будке — там ветер так и гуляет, ребятишки все время болеют, а жена надрывается, стирает… Ну разве не дурень?
Перевозчик вспыхнул от гнева. Я заметил, что на его побледневшем лице шрам выступил еще резче и побелел. Но у него хватило самообладания сдержаться, он обрушил свой гнев на багор, погрузив его так глубоко в песок, что он чуть не сломался. Еще одно слово, и он мог бы лишиться и этого места, так как г-н Шашиньо пользуется влиянием в округе: он член муниципального совета.
