Правда, ни один из больших певцов, даже если им сулили золотые горы, не находил себя готовым к подобному осквернению. В таком случае те приводили арфистов, которые аккомпанируют танцам на кирмесе,[19] и слепых исполнителей на цитре, которые перед питейными заведениями публичных домов веселят пьяных гостей песнями о раковине Венеры или об обжоре Геркулесе. Так что бойцы и барды оказывались достойны друг друга.
Однако известно, что metron[20] совершенно неподкупно. До его незримых колонн и ворот не дотягивается огонь разрушения. Ничья воля не вторгается в благозвучие, и потому те, кто ошибочно полагал, будто жертвенные дары такого ранга, как eburnum, можно купить за деньги, остались обманутыми обманщиками. Мы присутствовали только на первых из этих торжественных похорон, и мы увидели то, чего и ожидали. Подёнщик, который должен был подняться на высокую, составленную из лёгкого огненного материала арку стихотворения, тотчас же начал заикаться и сконфузился. Но потом язык у него развязался, он обратился к низким ямбам ненависти и мести, которые извивались в пыли. Во время этого спектакля мы видели толпу в красных праздничных одеждах, какие надеваются к eburnum, а также членов магистрата и духовенство в облачении. Обычно, когда взлетал орёл, царила тишина, на сей раз разразилось неистовое ликование.
При этих звуках нас охватила скорбь, и с нами некоторых, ибо мы почувствовали, что добрый дух предков теперь ушёл из Лагуны.
Можно было бы назвать ещё много примет, в которых выражался упадок. Они походили на сыпь, которая появляется, исчезает и возвращается. Между тем и ясные дни, когда всё казалось, как прежде, были тоже забрызганы.
Именно в этом проявлялась искусность Старшего лесничего; он отмерял страх малыми дозами, которые постепенно увеличивал и целью которых был паралич сопротивления. Роль, которую он играл в этих беспорядках, очень тонко сплетавшихся в его лесах, была ролью наводящей порядок власти, ибо пока его низшие агенты, сидевшие в пастушьих союзах, умножали материал анархии, посвящённые проникали на должности в учреждения и магистраты, даже в монастыри, где считались сильными умами, способными усмирить чернь. Старший лесничий походил на злого врача, который нарочно усиливает страдание, чтобы потом произвести у больного разрезы, которые он замыслил заранее.
В магистратах, конечно, имелись головы, понимавшие смысл такой игры, но у них не хватало власти, чтобы этому воспрепятствовать. В Лагуне издавна содержали на жалованье иностранные войска, и пока дела были в порядке, те хорошо служили. Но когда теперь распри проникли до самого побережья, каждый стремился привлечь наёмников, и Биденхорн, их предводитель, за ночь приобрёл высокую ценность. Ему было важно не столько повлиять на состояние дел, для него благоприятных; скорее он начал пользоваться затруднительным положением и резервировал войска как деньги, вложенные под проценты. Он укрылся с ними в старой крепости за опоясывающей стеной и жил там, как мышь в сале. Так, под сводами большой башни он устроил питейные покои, где вольготно устроился под защитой каменных стен и пировал. На пёстром стекле оконной арки виднелся его герб — два рога с изречением: «De Willekumm / Geiht um!»
