Днем и ночью неумолчный гул стоит на молотовых фабриках. Багровые языки пламени жадно лижут лежащие в горнах чугунные чушки. В неверном свете огней быстро снуют у наковален полуголые люди. Брызгами летят искры из-под тяжелых молотов. «Урок» на день дается большой, надо успеть его выполнить, не то попадет от управителя.
Придя в один из дней на работу, Рощин послал, как всегда, Митьку за «сырыми» чушками, а сам стал разжигать горн. Накануне было воскресенье. Отдохнувшие люди весело переговаривались меж собой, только сосед Васьки Котровский, недавно переведенный сюда с рудников, безучастно сидел на угольном куле.
— Иль неможется?
— Простыл, видать. Лихоманка забирает, никак не согреюсь.
— Ништо, за работой разогреешься.
Привезя последнюю тачку, Митька перехватил из рук Рощина потяг и стал качать мехи. Захолодевший уголь разгорался медленно. Васька поворошил в горне щипцами, посыпал угля посуше. Наконец пламя стало сильным и ярким. Заложив в огонь пару чушек, Рощин подошел к соседу.
— Простыл, говоришь? Липового бы цвету настоять. Иль чарочку. Как рукой сняло бы.
— Эх, парень, у меня семья. Не до чарочки. Не свалиться бы вот.
— Ничего, оклемаешься.
В дальнем углу звонко запела наковальня. Пора было начинать. Рощин вернулся к своему горну, поглядел, готовы ли чушки, и, ухватив одну из них длинными щипцами, ловко перекинул на наковальню.
— Бей!
Митька размахнулся пудовой кувалдой, с силой ударил по болванке.
За работой незаметно прошло полсмены. Рядом с горном Рощина лежало уже больше десятка готовых криц. Сосед не выработал и половины.
— Плохо идет дело-то? — участливо спросил Васька, присаживаясь с куском хлеба к тяжело дышавшему мастеровому. — На-ка, пожуй!
— Не идет, парень, еда. Не в коня, видать, корм… Боюсь, попадет мне ноне от Мотри.
— Что же теперь, помирать, что ли?
— Да уж лучше бы. Один конец.
Зябко поеживаясь, он поднялся и, тяжело передвигая ноги, пошел к горну. Снова принялся за работу и Васька.
Упряжка подходила к концу, когда на фабрике, как всегда, появился смотритель. Обходя горны, он тщательно пересчитывал готовые крицы, которые тут же отвозились под надзором рунтов на склад. Очередь дошла до Котровского.
— Да ты, мотри-ка, больше всех наробил? — с издевкой промолвил смотритель.
— Захворал я, Яков Капитоныч!
— Захвора-ал! Ах ты, батюшки!
— Прости Христа ради, в другой раз вдвое больше сделаю. Постараюсь.
— Ты меня другим разом не корми. Доколь урока не выполнишь, с завода не уйдешь. Поди, и половины нет?
