На эти осторожные намеки миссис Элмсли отвечала решительною отповедью, всегда одной и той же. Прежде всего, она не церемонясь признавала, что ей известны слухи о болезни Монктонов, которую ее друзья не называют из уклончивости, но тут же заявляла, что все это лишь гнусные наветы. Наследственное помешательство не проявляется из поколения в поколение, и Альфред, самый лучший, самый добрый и самый здравомыслящий из всех людей на свете, любит лишь ученые занятия и уединение. Ее дочь Ада целиком и полностью разделяет его вкусы и совершенно свободна в своем выборе, а если друзья позволят себе новые нескромные намеки на то, что Ада жертвует собою, выходя за него замуж, она, миссис Элмсли, в чьих материнских чувствах преступно было б усомниться, сочтет это тяжелым личным оскорблением. Такой отпор заставил всех смолкнуть, но не развеял сомнений. И даже более того — помог угадать то, что и в самом деле составляло истину: миссис Элмсли была эгоистичной, приземленной, алчной особой, мечтавшей выгодно пристроить дочь и мало думавшей о риске, коль скоро Ада делалась владелицей самого большого поместья в графстве.
Казалось, однако, будто злой рок взялся преследовать миссис Элмсли, препятствуя ей в достижении заветной жизненной цели. Едва умер мой отец и исчезло главное препятствие на пути к этой в недобрый час задуманной женитьбе, как тотчас явилось следующее в виде тревог и опасений по поводу слабости Адиного здоровья. С какими только докторами не советовались, но смысл их слов был неизменен: свадьбу необходимо отложить, а мисс Элмсли следует покинуть Англию и пожить в более теплом климате — если не ошибаюсь, на юге Франции. Так что перед самым совершеннолетием Альфреда Ада с матерью отбыли на континент, и можно было полагать, что женитьба откладывается на неопределенный срок.
Соседям было любопытно, что станет делать Альфред Монктон в этих обстоятельствах. Последует за своей любовью? Станет ходить под парусом? Распахнет, наконец, двери старинного аббатства, чтоб в вихре удовольствий забыть и Адино отсутствие, и промедление со свадьбой? Ничего похожего. Он просто-напросто остался в Уинкоте, чтобы вести такую же подозрительно замкнутую, странную жизнь, какую прежде вел его отец. Без всякого преувеличения, он был один-одинешенек в своем аббатстве, если не считать старого священника (Монктоны, мне следовало с самого начала упомянуть, были католиками), который учил его с младых ногтей. Настал день совершеннолетия, но в Уинкоте не дали даже небольшого званого обеда, чтобы отпраздновать это событие. Соседние семейства решили было позабыть старинные обиды, нанесенные их гордости неприступностью его отца, и зазывали его в гости, но он вежливо отклонял все приглашения. Исполнившись решимости, изысканные посетители сами приезжали в аббатство, но не успевали послать свои карточки, как им с такою же решимостью указывали на дверь. Из-за таких не только мрачных, но и отягчающих обстоятельств самые разные люди многозначительно покачивали головой, едва заслышав имя Монктона, намекая на семейное несчастье, и кто со злорадством, а кто и с грустью — в зависимости от натуры — задавались вопросом, чем он займет себя, день за днем и месяц за месяцем, в безлюдном старом доме.
