— Можно?
Два чернокожих парня, молодая китаянка с голой грудью и белая женщина в тоге сидели вокруг стола на деревянных складных стульях и играли в рамми. Когда Арчи потянулся за «Джеком Дэниелсом», белая женщина покачала головой и изобразила, как тушат сигарету.
— Боюсь, что это теперь табачная настойка, дорогой. Какой-то вредоносный тип бросил свой окурок в это вполне приличное виски. Тут есть еще грушевый сидр и другое такое же дерьмо.
Арчи улыбнулся, благодарный ей за то, что предупредила и предложила выпить. Он сел и налил себе большой бокал «Молока любимой женщины».
Много бокалов спустя Арчи уже не мог вспомнить того времени, когда Клайв и Лео, Ван-Ши и Петрония не были его близкими друзьями. Даже отвернувшись, он мог бы нарисовать кусочком угля выпуклые мурашки вокруг сосков Ван-Ши, каждую прядь, падавшую на лицо Петронии, когда она говорила. К одиннадцати утра он нежно любил их, как детей, которыми так и не обзавелся. Они, в свою очередь, заявили, что у Арчи удивительная для его возраста душа. Все решили, будто вокруг Арчи концентрируются потоки мощной положительной энергии, такой сильной, что в решающую минуту смогла заставить мясника опустить окно машины. Оказалось, что Арчи был первым человеком старше сорока, которому предложили вступить в коммуну; оказалось, что уже давно поговаривали о необходимости сексуального партнера постарше для удовлетворения нужд некоторых смелых дам. «Здорово, — сказал Арчи. — Потрясающе. Тогда им буду я». Он так привязался к ним, что очень удивился, когда к полудню отношения вдруг испортились. Вдобавок его настигло похмелье, и он по колено увяз в споре о Второй мировой войне.
— Непонятно даже, как мы влезли в такие дебри, — проворчала Ван-Ши, которая наконец оделась — как раз тогда, когда все решили зайти в дом. Пиджак Арчи болтался на ее крошечных плечах. — Зачем лезть в такие дебри? Пойдемте лучше спать.
— Но мы уже влезли, уже влезли, — повторял Клайв. — В том-то и состоит беда его поколения: они думают, что могут прекратить войну, как какое-нибудь…
Но тут, к радости Арчи, Лео переключил внимание Клайва на другой аспект первоначального тезиса, выдвинутого Арчи — три четверти часа назад он сморозил какую-то глупость, вроде того, что военная служба формирует характер молодого человека, и тут же пожалел об этом, потому что пришлось то и дело защищаться. Освободившись наконец от необходимости отбиваться, он сел на ступеньки и закрыл лицо руками, а спор продолжался без него.
