этак ей часто придется ездить, подумал я, через неделю здесь снова вспыхнет пожар, или новые стекла вылетят от камня, брошенного с дороги, хотел бы я знать, почему никто за нее не вступается?
до первого автобуса на свонси оставалось еще три часа, а я был уверен, что уеду: какое там пари, недаром плотник меня отговаривал — довольно протянуть руку саше сонли, чтобы ощутить ее бескровную злость и бестелесную обиду, эта женщина не способна на крепкое шекспировское действие, она живет в мутном медлительном мире кельтских сказаний, где все умирают семь раз на дню, чтобы воскреснуть в следующей саге, как ни в чем не бывало
когда она обнаружила меня в дальнем конце сада, за стеклянной, полной глянцевых листьев оранжереей, я даже растерялся от неожиданности — как будто меня застали лежащим на ее кровати в грязных ботинках
я стоял там уже минут десять, грызя зеленое яблоко, разглядывая могильный холмик и прислушиваясь к внутреннему голосу, то есть к тайному предчувствию
не пренебрегайте тайным предчувствием, говорил дефо, а ему я верю: он не пустил робинзона на вожделенный корабль, и корабль не достиг берегов, а робинзон достиг!
никого в этой могиле не было, говорило мое предчувствие, слишком близко и густо росли можжевеловые кусты вокруг покрытой дерном земляной горки, к тому же — как, вероятно, любой почитатель сведенборга — я чувствую присутствие мертвого тела, как и присутствие смертельного намерения
с северной стороны на холмик опиралась плоская каменная плита, на ней было написано: покойся с миром, эдна александрина — не выбито, а написано, криво и размашисто, с подтеками коричневой краски, на плите я разглядел парочку муравьев, туживших возле сизой раздавленной ягоды
если сестра мисс сонли и вправду была там зарыта, то разве что головой вверх, как опальный поэт бен джонсон, или — как ирландский король
королей ведь тоже хоронили стоймя, в боевом облачении
***
не сомневалась, что увижу вас здесь, написала саша, постояв некоторое время у меня за спиной, вырвала листок из своего блокнота и показала мне, держа двумя пальцами, блокнот теперь висел у нее на шее, на кожаном шнурке, будто желудь на шее у венди [47]
я зажал яблочный огрызок в кулаке, обернулся и посмотрел ей в лицо, в первый раз, если не считать вчерашнего обмена взглядами над гостиничной конторкой — лицо было сухим и безмятежным, только розовый простуженный кончик носа придавал ему что-то лисье, беспокойное
я уже знал от финн эвертон, что хозяйка не разговаривает с воскресенья, и досадовал, что не успел услышать ее голоса — остановись я в
