нет больше сил править это лезвие на сыромятном ремне жалости, избавляясь от лишних слов, пока они обугливаются, бьются об углы, слова твои сослепу слепленные, вялый мускул синтаксиса, перебиранье ребер, улюлюканье, лепет
вот отец, тот никогда не снится мне — ни зимой, ни летом — мне снится город, в котором он умер, а я никогда не был, маленький ирландский город со словом назад внутри названия
когда он умер, мне передали письмо, которое он не успел отправить
к тому времени он уже не выходил из дома и отдавал свои письма молочнику, приносившему сливки и молоко, или разносчику из булочной, оставлявшему в прихожей хлеб
когда его нашли через пять дней, на крыльце стояли три бутылки молока, только три — потому что два дня были праздничными и молочный мальчик не приехал, а булочный старик, увидев, что дверь заперта, просто поворачивал назад и ехал на велосипеде вдоль обледенелой улицы, ежась и натягивая шапку на глаза, а воротник на подбородок
***
я не прошу у тебя многого, лу, но кое-что ты должен сделать, если со мной что-нибудь случится: ты должен приехать сюда и вступить во владение наследством, да-да, домом и лавкой, как бы мало это тебя не занимало — мысль о том, что дело будет заброшено, донимает меня ужасно, обещай мне это, забудь все то, что тебя точит, ибо сказано о злопамятных: они делают сердце свое подобным печи, пекарь их спит всю ночь, а утром она горит, как пылающий огонь, подумай об этом, луэллин стоунбери
когда мне исполнилось восемь лет, я убедил себя в том, что был подменышем, что меня нашли в лесу или на вершине холма, было совершенно очевидно, что я не мог родиться у этих двоих, я рассказал об этом в школе, но все стали надо мной смеяться, а учитель написал записку отцу, и отец тоже смеялся, а потом зачем-то ударил меня по лицу
он назвал меня луэллином в честь покойника, лежащего в узорном гробу в захолустном лланрусте, [38] где они с матерью проводили одну из медовых суббот, кроша сливовый пудинг в гостиничной постели, он мог назвать меня родри или мервином, но выбрал мне имя добродушного рогоносца, повесившего соперника на ближнем болоте, но простившего никчемную жену
если это он выбрал мне имя, разумеется, ведь подтверждения этому я до сих пор не получил
***
я вижу, как он сидит в своем захламленном бэксфордском доме, где я ни разу не был, и пишет мне это предпоследнее — декабрьское — письмо, громоздкий радиатор шипит и щелкает, за окном постукивают на ветру обледенелые простыни на веревке, на столе разложены и сколоты крупными скрепками стопки счетов за драп и твид, габардин и букле, письма от поставщиков, сухие цветы, похожие на метлу из ракитника, залитый воском подсвечник на львиных лапах — с тех пор, как отец остался один, все подсвечники в доме выглядят чугунными
