— Привет, — буркнул один из них, оглянувшись и заметив его в дверном проеме. — Эй, ты не знаешь здесь… как бишь его, — ну, для которого этот сверток?
— Ральф Метрик, — подсказал второй рабочий, снимая с книжного стеллажа магнитофон Штиммица.
— Это я.
— Вот, — сказал первый рабочий. — Этот парень оставил для тебя. — Он поднял с пола плоский квадратный предмет и протянул его Ральфу.
Это была коробка с магнитной пленкой. «Кантаты Баха» — значилось на европейской наклейке. Он перевернул коробку и на обратной стороне увидел сделанную фломастером надпись: «После моего ухода передать Ральфу Метрику». Ниже стояла подпись Штиммица.
— Благодарю, — пробормотал Ральф, принимая коробку. «Черт, — подумал он, — у меня даже нет магнитофона, чтобы прослушать запись. Штиммиц хорошо знал это. Может быть, он и в самом деле сделал ноги или еще что в этом роде».
— Спасибо, — еще раз повторил Ральф и, повернувшись, направился к выходу, но на полпути остановился и поинтересовался: — И куда вы все это барахло отправляете?
— Уберем на хранение, — сказал рабочий, — пока парень не придет и не заберет того что ему нужно. — Ага. — Ральф кивнул и снова двинулся по коридору.
Оказавшись в своей квартире, он распечатал коробку. Но там не было ничего, кроме пластмассовой бобины с намотанной на нее пленкой и книжечки с текстами кантат на трех языках. Ральф лихорадочно начал листать буклет, заполненный убористым текстом и фотографиями солистов. Расстроившись, он с отвращением швырнул катушку на диван, и конец пленки при этом размотался.
Магнитофон, на котором можно было бы прослушать пленку, имелся в зале отдыха. «Позже, — подумал Ральф. — Не сейчас, когда я слишком устал». У него было гнетущее ощущение, что удачи ему не видать. Каким-то образом он чувствовал, что и на пленке никаких сообщений не обнаружит.
Вероятно, он не получит больше никакой информации. Ральф подтащил к окну стул, сел и обвел базу взглядом. Он чувствовал, как из него, как кровь из жил, уходит последний из миров, где все было хотя бы взаимосвязано. «С возвращением, — мелькнула мрачная мысль. — Теперь все снова стало, как в старом Доме Юношества». Память, возвращая его в прошлое, раскрылась, как старая незаживающая рана.
* * *
Больше года назад Ральф в ночную смену дежурил в Доме Юношества, в одном из округов южнее Лос-Анджелеса. Смена начиналась с одиннадцати вечера и продолжалась до семи утра, точно совпадая по часам с бдениями в сонном поле. Он отвечал за один из «жилых модулей», как именовались комнаты, вмещавшие около двадцати ребят. К тому моменту, когда Ральф приступал к работе, все они почти всегда спали. Ему в обязанности вменялось каждые полчаса обходить модуль по длинному коридору с фонариком в руке и, заглядывая в проделанные в дверях окошечки, проверять, все ли в порядке — не повесился ли кто из заключенных детей на простынях, не сбежал ли кто, каким-то образом просочившись сквозь толстые решетки, которыми были забраны наружные окна. Пока Ральф там работал, ни один ребенок не совершил ни того, ни другого.
