— Цес, идем в подвал… Вот, мокрая полсотня — но целая.
— Ты чего захотел?
— Купим ящик пива. Было мокро снаружи, теперь надо, чтобы было мокро внутри.
Володя с восхищением воззрился на него. Две бутылки пива, ну, четыре бутылки — но кому могло взбрендить замахнуться сразу на ящик, на двадцать бутылок, иными словами, десять литров на двоих?
— Пелик, ты хорошо подумал?
— Посидим, поговорим. Я должен возместить тебе банку повидла, это во-первых…
Они шли вокруг, через плотину, потому что их занесло на противоположный от общежития берег и не хотели они связываться еще раз с лодкой.
Володя повернул голову и увидел ухмыляющуюся, хмурую физиономию. Пеликан молчал. Будто не он только что намеревался сообщить нечто интересное.
— Ну, говори, черт рыжий, что во-вторых!
— Цес… Хе-хе-хе… Во-вторых, ты далеко не принцесса на горошине.
— Ничего не понимаю.
— Ну, скоро поймешь.
— Когда?
— Скоро… Сказать я тебе ничего не скажу. Сам умный и догадливый. Но намекну.
На пятой-шестой бутылке включился правильный насос.
Внутренний автомат.
Каждые десять минут — по часам — они должны были спускаться вниз, во двор, для облегчения мочевого пузыря. Жидкость уходила — хмель оседал в тканях, в органах. Он был вдавливающий и тяжелый при ясной, казалось, раздумчивой голове: ноги и все тело наливались капитальной, памятниковой чугунностью.
Они сидели за столом против друг друга. Модест отсутствовал, он был на работе. Пикапаре исчез куда-то, испарился. Им никто не был нужен, и Всевышний, Единый и Всеблагой, оставил их вдвоем.
Они пили горьковатое пиво из граненых стаканов, порой, прилепляя на край щепотку соли. Три тарелки, три порции жареного жирного шницеля с гречневой кашей, которые они тоже купили в столовой, стояли среди бутылок на столе, покрытом облупленной клеенкой; кашу еще как-то замечали время от времени, но один шницель лежал нетронутый, один был не без гримас и ужимок съеден Пеликаном, наконец, третий, обкусанный меньше чем наполовину Володей, из-за жирности забыт был на грязной тарелке в небрежении.
— Пелик!.. Борька!.. я тебя люблю, — сказал Володя, совершенно, как он верил, трезвый и полностью осознающий свои чувства и побуждения.
— Мы оба полюбили друг друга… Мужская дружба, если она настоящая, несравнима ни с каким другим чувством. Но — именно мужская: покажи мне женщину, которая способна… А, то-то… у женщин не бывает настоящей дружбы…
Володя рассмеялся:
— А помнишь, как Леондрев стоял на четвереньках… и вертел башкой по-собачьи…
