— Какое великодушие!
— Я хочу, чтобы ты был счастлив.
— По-твоему, выполнение твоих требований сделает меня счастливым?
— Не сейчас. Не в эту минуту — только потому, что ты раздражен.
— Я не раздражен, — возразил Гордон. — Я в бешенстве!
Отец поморщился, словно словесный удар достиг цели, но отнюдь не отказался от своих намерений. Правда, он попытался отпихнуть блокнот, но сын прижал его ладонью.
— Мне нужны условия договора в письменном виде.
В отчаянной попытке спасти положение, прежде чем снова разразится гроза, Фанни бросилась к столу с дымящимися тарелками и поставила их перед мужчинами.
— Поешьте, пока не остыло, — взмолилась она.
— Какие же условия тебя устраивают? — негодующе осведомился Роджер, не глядя на экономку.
— Поешьте, мистер Роджер, — опять принялась уговаривать Фанни. — Напишете потом.
— Так, отец, пиши, что отдаешь свои двадцать пять процентов акций компании мне, если в течение трех месяцев я женюсь.
— С каких это пор тебе недостаточно моего слова?
— А с тех, когда ты решил прибегнуть к шантажу.
— Но послушай! — воскликнул Роджер несколько обиженно. — Я же имею право решать, кто получит принадлежащие мне акции! Имею я и право знать, что когда-нибудь твоему сыну достанутся мои деньги!
— Сыну? — переспросил Гордон. — Это тоже часть сделки? Ставишь новое условие? Может, мне просто жениться на женщине, у которой уже есть сын? Тогда тебе не придется ждать и тревожиться?
Роджер вспыхнул, а затем поспешно нацарапал то, что просил сын, и с возмущением отпихнул блокнот.
— Вот, пожалуйста, все, чего я хочу от тебя, в письменном виде!
Гордон хотел бы немедленно уехать, но не знал, готов ли пилот, и, кроме того, все еще не верил в глубине души, что отец способен на столь чудовищный шаг и осуществит обещанную угрозу. Однако память услужливо подсовывала ему множество примеров болезненного упрямства Роджера, которые подтверждали: он действительно готов совершить непоправимый поступок. Но сердце мириться с этим отказывалось.
Они ели в напряженном молчании и быстро расправились с ужином, затем Гордон вернулся в гостиную, включил телевизор и открыл кейс. Работать, рассудил он, гораздо безопаснее и полезнее, чем ввязываться в очередной спор. А телевизор несколько смягчал зловещую тишину в комнате.
Несмотря на письменное соглашение с отцом, Гордона ничуть не прельщала мысль удовлетворить его нелепые требования — даже для того, чтобы сохранить главенствующее положение в управлении компанией. Правда, он понятия не имел, что теперь делать. В нем еще кипел гнев, а в голове крутились всевозможные решения проблемы — от гражданского судебного иска и заявления о невменяемости отца до поспешного брака с какой-нибудь женщиной. Все эти шаги были отвратительны своей крайностью, не говоря уже о возможных крайне неприятных последствиях.
