— Продолжаются поиски Клер Кемплей, школьницы из Морли, однако растут опасения, что…
Взгляд на часы, хотя я уже и так знаю: четыре часа, то есть время работает против меня, то есть время работает против нее, то есть времени не остается, чтобы посмотреть материалы по пропавшим детям, то есть на пресс-конференции в пять вопросов не будет.
Черт, черт, черт.
Я свернул с шоссе, не снижая скорости, прикидывая, стоит ли задавать вопросы наугад, здесь и сейчас, без подготовки, исходя лишь из болтовни двух старых теток.
Двое пропавших детей, Кастлфорд и Рочдейл, даты не известны, есть лишь предположения.
Маловероятные предположения.
Нажимаю на кнопку — национальная радиостанция:
— Шестьдесят семь человек уволены из «Кентиш таймс» и «Слау ивнинг мейл», Североанглийский профсоюз провинциальных журналистов объявляет забастовку с первого января.
Эдвард Данфорд, провинциальный журналист.
Маловероятные предположения накроются медным тазом.
Я представил себе лицо начальника угрозыска Олдмана и лицо моего редактора, представил, как южная красавица по имени Анна или Софи закрывает дверь квартиры в Челси.
Ты, может, и лысеешь, но это тебе, бля, не Коджак[4].
Я припарковался за полицейским отделением Милгарта. Рынок сворачивался, канавы были завалены капустными листами и гнилыми фруктами. Ну так что, рискнуть или не стоит?
Я сжал руль и стал молиться:
ГОСПОДИ, ХОТЬ БЫ ТОЛЬКО НИ ОДИН МУДАК НЕ ЗАДАЛ ВОПРОС.
И, поверите или нет, это была настоящая молитва. Двигатель заглох. Еще одна молитва, не выходя из машины:
ТОЛЬКО БЫ НЕ ОБЛАЖАТЬСЯ.
Вверх по лестнице, через двойные двери, снова в отделение Милгарта.
Грязный пол, желтый свет, пьяные песни и короткие запалы.
Я предъявил свое журналистское удостоверение сидящему на вахте сержанту, он ответил мне кислой улыбкой:
— Отменили. Пресс-служба всех обзвонила.
— Шутишь. Почему?
— Никаких новостей. Завтра будет, в девять утра.
— Ладно. — Я улыбался, радуясь тому, что вопросов не будет.
Сержант ухмыльнулся.
Оглядевшись, я достал бумажник:
— Как насчет спецданных?
Он взял бумажник, вытащил пятифунтовую купюру и вернул его мне:
— Этого вполне хватит, сэр.
— Ну и?
— Ничего.
— Ты, мать твою, у меня пятерку взял!
— Пятерка говорит, что она мертва.
— Первая полоса за мной, — сказал я, выходя на улицу.
— Джеку привет.
— Отвали.
— Я ж любя.
17:30
Редакция.
Барри Гэннон сидит за своими коробками, Джордж Гривз спит, уткнувшись носом в стол, Гэз из спортивного несет какую-то херню.
Никаких следов Джека, мать его, Уайтхеда.
