– Ах, какая досада! Обожди, пошарю в карманах у этого типа под кроватью.
Доктор залез под кровать, да так там и остался, поскольку снаружи послышался грохот сапог. Мощным пинком распахнулась дверь, и на пороге появился двухметровый детина, с седой шевелюрой и лихо подкрученными усами. Судя по его офицерской форме, яркой и живописной, он служил в армии какой-то из стран Центральной Америки; кавалерийские сапоги с высокими голенищами закрывали колени, зычный голос способен был перекрыть рев быка, мощная грудь выпирала колесом, а водянистые глаза не вызывали симпатии. Для начала он обошел Пенкрофта кругом, затем встал перед ним, скрестив руки на груди, и расхохотался резким смехом. После чего командирским тоном отрубил:
– Attinde: l'corveryor trega mi siune y'gorndenyo! Prétende!
Вандрамас с довольным видом похлопывал по голенищу, и, пока он разглядывал Пенкрофта, с губ у него не сходила язвительная усмешка. Пенкрофт нерешительно открыл было рот, но Вандрамас пресек его попытку резким жестом и очередной отрывистой командой:
– Ci petrine!
Пенкрофт молча пожал плечами. А что ему еще оставалось? Вслед за тем великан разразился речью – короткими, рублеными фразами в категоричном, ультимативном тоне. Речь продолжалась ровно двадцать пять минут – это можно было утверждать с полной очевидностью, поскольку Вандрамас положил рядом с собой часы и, энергично грозя пальцем, время от времени тыкал им в циферблат, явно предупреждая Пенкрофта о чем-то, чего тот, естественно, не понимал. На каком языке говорит этот горлопан? Не иначе как на дикой смеси испанского с индейским.
Затем, судя по интонации, завершил свою гневную филиппику крепким словцом и выжидательно уставился на Пенкрофта. Тот, за неимением лучшего, хранил гордое молчание. Гигант решил прибегнуть к другим методам убеждения. Тон его смягчился, стал просительным, он пытался что-то втолковать Пенкрофту: извлек из кармана кокарду от фуражки и, положив руку на плечо связанному пленнику, произнес нечто, наверняка трогательное до слез. Даже промурлыкал какую-то мелодию и с печальным вздохом улыбнулся Пенкрофту. Тот ответил вежливой улыбкой, а двухметровый великан издал тигриный рык, выхватил саблю, взмахнул ею, со свистом рассекая воздух, и…
В последний момент, сердито фыркнув, снова вложил саблю в ножны. Небрежным жестом дал понять, что подобные Пенкрофту типы не заслуживают доверительного отношения, и указал на часы, строго погрозив пальцем. Затем извлек из кармана какую-то бумагу и сунул Пенкрофту под нос, а также продемонстрировал ему фотографию седовласой женщины с тремя детьми. Ни с того ни с сего вновь последовал поток ругательств и угроз, а в завершение, потрясая кулаками перед носом у Пенкрофта, Вандрамас ткнул ему в лицо портрет императора Максимилиана.
