– Упокой Господь вашу душу, мистер Вальтер.
Пришлось сделать глубокий вдох, чтобы сразу же на месте не порешить старикашку.
– С чего это все здесь решили заживо похоронить меня?! Что означают ваши жалостливые охи-вздохи?
– Что поделаешь, мистер Вальтер! У меня доброе сердце…
Ну ладно, добросердечный ты мой, выколочу я из тебя всю подноготную!
– Банни мне ни словом не намекнула, что вы в курсе дела! – попер Пенкрофт в наступление, понимая, что вызнать правду для него – вопрос жизни.
– О Господи!.. Госпожа Банни одна из тех, кому ровным счетом ничегошеньки не известно.
– А вам что известно?
Лакей опасливо оглянулся, затем вплотную приник к уху собеседника и прошептал:
– Все… – И прижал к губам палец. – Тс-с… Молчок…
И снова исчез, словно растворился. Неплохо бы узнать, как обращался к старику Штербинскому Бенджамин Вальтер в те поры, когда эти двое проворачивали свои темные делишки. Впрочем, гораздо важнее выяснить, кто этот всесильный Прентин.
Пенкрофт отворил дверь в свою комнату.
Навстречу ему из-под кровати выполз какой-то тип с безобразно вытянутым черепом и крючковатым носом. Усы щеточкой и козлиная бородка почему-то придавали ему сходство с кузнечиком. В руках незнакомец держал небольшую кожаную сумку.
– А вот и я, сын мой, – с ласковой улыбкой сообщил он. – Явился тайком и так же незаметно должен удалиться.
– Вот как?…
– Естественно. Взобрался по водосточной трубе и влез в окно. Что же ты, даже не хочешь со мной поздороваться?
– Как не хотеть… хочу! – нервно отозвался Пенкрофт.
Прямо-таки сцена из испанской народной комедии. Прилично одетый господин, с кожаной сумкой, взбирается по водосточной трубе и прячется под кроватью. Ситуация – обхохочешься, однако вид у гостя при этом унылый.
– Что ж… присаживайтесь! Располагайтесь как дома, – предложил Пенкрофт, решив, что этот незваный гость – чтоб ему пусто было! – инициативу в разговоре предоставляет ему.
– Грустно мне, Бенджамин.
– Я вижу. Хотите выпить?
– Нет, я по делу… И все же рад тебя видеть. – У посетителя был огромный кадык, который жил самостоятельной жизнью. Стоило незнакомцу заговорить, и кадык принимался судорожно метаться вверх-вниз, от подбородка к грудине, словно заключенный, стремящийся сломать преграду и вырваться на волю.
– М-да… – промычал Пенкрофт, досадливо потирая лоб. – Кто бы мог подумать, что через каких-то двенадцать лет тебя настолько может подвести память…
– Уж не хочешь ли ты сказать, будто не узнаешь меня?!
