– Не расстраивайтесь, все еще может повернуться к лучшему, – попытался утешить его Пенкрофт.
– Вряд ли… Флора никогда не забудет вас. Она всегда это говорила, да и сейчас в письмах утверждает то же самое… Уж мыто с вами знаем. – Оглядевшись по сторонам, он шепотом добавил: – Господин Эрвин ведь именно потому и застрелился. Он знал, что Флора вас любит, и не хотел быть несчастным… с мисс Хильдегард.
В голове Пенкрофта совершенно перемешались незнакомые имена и чужие жизни. А лакей снова нырнул в шкаф, извлек оттуда плоскую серебряную табакерку, полную драгоценных камней, и вручил Пенкрофту.
– Держите, это ваше… Не вздумайте отказываться, берите! Она строго-настрого наказала передать это вам… в случае, если вы вернетесь.
– Благодарствую… – Пенкрофт сунул табакерку в карман и поспешил выбраться из душной каморки лакея.
– Ладно… пойду в город, проветрюсь.
– Будьте осторожны, старайтесь избежать встречи с парнями Нигуэль.
– Вы имеете в виду Эдгара и Билла? – небрежно бросил Пенкрофт.
– Конечно.
– Да не боюсь я их! Неужто после стольких лет они до сих пор имеют на меня зуб?
– Ведь их можно понять… Впрочем, как говорится, язык молчит – голова не болит.
– Молчанием мигрень не вылечишь! – обрушился на него Пенкрофт. – Извольте ясно высказаться по этому поводу!
– Так ведь и без того все ясней ясного. Кому охота сносить позор?…
Пенкрофт решил во что бы то ни стало заставить этого невыносимого типа выложить все как на духу.
– Не перестаю диву даваться! Приезжает человек в свой родной город, а его, можно сказать, выставляют на улицу, никто не пускает на порог, да еще эти братья Нигуэль грозятся… – Пенкрофт намеренно оборвал фразу и выжидательно уставился на старого лакея.
– И вы еще удивляетесь?! – печально произнес старик Штербинский.
– Представьте себе – да!
– А вот я лично нисколько не удивляюсь.
Да что же это такое?! Старый мошенник издевается над ним как хочет! Хоть беги в комнату Эрвина за штопором и вывинти мерзавцу бесстыжие зенки!
Старик Штербинский тем временем аккуратнейшим образом убирает на место траченное молью боа, занюханные искусственные цветочки, что-то напевает себе под нос и, время от времени оборачиваясь к Пенкрофту, заговорщицки ему подмигивает.
Нет, скорее на вокзал! Инстинкт закоренелого бродяги подсказывал, что в воздухе – душном, пропитанном запахом пороха – витает нечто опасное, дурное. Как процитировал бы Эстет Мануэль, большой знаток чужих шедевров: «Воняет что-то в датском королевстве!..»
