– Я сыграю еще раз, слушай внимательно.
Хана с чувством исполнила отрывок, который навевал ей воспоминания о детстве. В своем упорстве научить Фумио музыке она и сама в какой-то мере стала пленницей инструмента. Ее старинное, почти семи сяку в длину кото было совсем не похоже на новое кото Фумио, пусть из прекрасного дерева, но совершенно безвкусное по оформлению. Боковые панели кото Ханы были украшены ржанкой и волнами золотого лака. Этот инструмент Тоёно лично заказывала в Киото, и выбор был осуществлен с особой тщательностью. Струны его производили глубокий звук, отдававшийся ностальгией в голосе Ханы.
Увидев, с каким воодушевлением поет мать, Фумио поняла, что ей никогда не сравниться с сидящей перед ней женщиной. И эта мысль зажгла в душе огонек раздражения. Хана, которой уже сравнялось сорок четыре, вот уже десять лет носила одну и ту же замысловатую прическу почтенной замужней дамы, но красота ее не меркла с годами. Она не старалась казаться моложе своих лет – напротив, изо всех сил пыталась соответствовать своему возрасту. Ее кимоно было пошито из пурпурной ткани с жемчужным отливом и мелким набивным узором, на рыжеватом поясе – тот же древесный мотив. Лицо светилось зрелостью сорокалетней женщины. Хана продолжала беречь красоту в строгом соответствии со своим возрастом. При этом она сумела сохранить свет юности; свет, который, скорее всего, не покинет ее еще много лет.
Фумио вздохнула. В привыкших к полумраку глазах загорелось упрямство. Взгляд заметался из угла в угол, особо отметив два продолговатых сундука – один черного лака, другой красного – и аккуратно поставленные друг на друга павлонивые коробочки самых разных размеров. На каждой из них имелся список содержимого, и Фумио прищурилась, стараясь прочесть написанные рукой матери названия, чтобы хоть немного развеять тоску: «тарелка Ко-Кутани с алым орнаментом», «китайский лев из селадона[63]», «украшение с облаком и драконом».
Хана почти закончила играть мотив во второй раз, когда вдруг поняла, что Фумио не обращает на нее никакого внимания.
– Ты по-прежнему отказываешься слушать, Фумио? – взорвалась мать, и девушка ощутила острую вспышку боли. Хана ударила ее по правой руке, лежавшей на струнах кото. Плектры на пальцах Ханы вонзились в тыльную сторону ладони дочери. Нежная кожа лопнула в трех местах, потекла кровь. Хана и Фумио уставились на красные струйки, прекрасно различимые даже в полумраке.
Фумио не могла припомнить, чтобы мать когда-либо давала волю своим чувствам или поднимала на нее руку, поэтому застыла в изумлении. Вместе с тем она испытала неведомое доселе таинственное чувство, но у нее не было времени проанализировать его. Девушку вдруг обуяло нестерпимое желание заставить мать устыдиться своего нелицеприятного поступка. Фумио была слишком молода, чтобы понять одну простую вещь – раздражительность матери вызвана тем, что отец перестал уделять ей внимание.
