По твердому убеждению Ханы, получившей воспитание в доме Кимото, главным человеком в семье должен быть старший сын. Фумио и в голову не приходило соперничать с братом. Напротив, она очень его уважала и за личные качества, и за успехи в учебе. Но после отъезда в Токио самомнения и заносчивости у нее явно прибавилось.
Вторая дочь, Кадзуми, родилась через год после Фумио; Утаэ, третья, еще через два года. Томокадзу, второй сын, был на пять лет младше Утаэ. Малыши души не чаяли в Фумио, и она неизменно отвечала им взаимностью, окружала их заботой. Тут уж Хана не могла пожаловаться на старшую дочь.
Но по какой-то неведомой причине Фумио относилась к матери крайне враждебно и постоянно критиковала ее. Вмешательство Ханы после увольнения господина Тамуры привело девушку в бешенство. «Ну зачем вы полезли в мои дела, мама? Я собиралась бороться до самого конца, даже если бы меня выгнали из школы. Я бы приняла все, что меня ожидало, и посвятила бы жизнь борьбе за справедливость!» Если кто-то не выдерживал и осмеливался прервать ее дерзкие выступления, Фумио тут же заливалась слезами: «Что было не так с господином Тамурой? Школьная администрация должна ответить за его увольнение!» Затем она произносила пылкую обличительную речь, непременно заканчивая ее словами: «В самом деле, мама, вы безнадежно старомодны! Вот увидите, вы станете врагом всех японских женщин, если будете и дальше держать меня в кандалах. Как представительница одного с вами пола, я скажу: это непростительно! Если бы вы не были моей матерью…» И так изо дня в день. Эмоции хлестали через край, и в итоге Фумио переходила на вой. Если бы в этот момент ее услышал кто-то из посторонних, шансы найти ей приличного мужа сравнялись бы с нулем.
Хане ничего не оставалось, как руководить обучением дочери из-за кулис. Особенно взыскательно она относилась к урокам традиционных японских искусств – чайной церемонии, икэбаны и игры на кото, – поскольку считала, что они воспитывают в девушках скромность и утонченность. Фумио же в свою очередь демонстрировала неприкрытое презрение к подобным занятиям. Однако, если уж Хана что решила, она гнула свою линию, не обращая ни малейшего внимания на яростное сопротивление дочери, и той ничего не оставалось, как только смириться.
Когда Фумио выразила желание продолжить образование, Хана заявила:
– Я позволю это, если ты по-прежнему будешь брать уроки искусств.
В тот момент Хана не собиралась взвешивать все «за» и «против» поступления дочки в училище. Просто она хотела, чтобы Фумио успешно окончила Школу для девочек.
