Уязвленная Хана не нашла слов утешения для Сэйитиро, который никак не мог успокоиться. Напротив, в сердце неожиданно прокрался неприятный холодок – ее старший сын, лишенный жизненной силы Фумио, ревел, словно последний слабак. «Может ли мальчик так плакать? Нормально ли это? Что за унылое зрелище на Новый год!» – подумала Хана, и с этими невеселыми мыслями побрела к храму.
Табличка с желанием, которую Ясу повесила у главного павильона Дайдодзи три года назад, состарилась от времени и непогоды. Люди верили, что если нарисовать на ней глаза, то любые глазные болезни исцелятся. Ясу потеряла мужа. Один из ее сыновей женился, другой стал главой младшей ветви. Эта почти слепая старуха семидесяти одного года от роду наверняка чувствовала себя очень одиноко, складывая руки в молитве. Тоёно до самой старости оставалась бодрой и здоровой, а умерла легко и безболезненно. Хана попыталась представить себе последние годы жизни своей бабушки, которая всегда говорила то, что хотела, и поступала так, как ей заблагорассудится. Да, по сравнению с ее свекровью контраст прямо-таки шокирующий – пусть даже дни Ясу проходят в мире и покое, но они насквозь пропитаны грустью.
Бродячие танцоры, наверное, уже добрались до Сонобэ, барабанов больше не было слышно. По пути домой Хана хотела заглянуть в «Синъикэ», но подумала, что муж непременно сочтет этот поступок грубым нарушением приличий, ибо по традиции Косаку должен первым явиться к ним с официальными новогодними поздравлениями. Спускаясь по каменным ступеням храма, она заметила мужчину и женщину, которые шли по тропинке от «Синъикэ». Приглядевшись, Хана поняла, что это Косаку и Умэ.
Кто надоумил Косаку навестить Матани в праздник Нового года вместе со своей служанкой? Неужто он совершенно лишился рассудка? Хана глазам своим не могла поверить. Казалось, она целую вечность простояла на месте, не в силах двинуть ни рукой, ни ногой от пережитого потрясения. Косаку шел впереди, потом развернулся и сказал что-то Умэ, та робко ответила. Через некоторое время парочка как ни в чем не бывало продолжила путь. Вскоре Косаку снова остановился поговорить с Умэ – наверняка отчитывал ее за то, что она слишком медленно идет.
Умэ казалась совсем крохотной рядом со своим высоким сухопарым хозяином. Ей приходилось чуть ли не бегом за ним бежать, но она все равно не поспевала за его быстрым шагом. Косаку опять развернулся к ней.
Хана все глядела и глядела на тропинку, пока две фигурки не скрылись из виду. Интуиция подсказывала ей, что отношения между этими двумя зашли слишком далеко, чего, собственно говоря, и опасался Кэйсаку. В груди у нее похолодело, хотя это открытие не застало Хану врасплох. Она еще в первый свой визит к деверю поняла истинную природу его отношений с Умэ.
