– Люди ставят на одну ступеньку еду, одежду и кров, но не забывай, Ханако, что еда важнее всего остального, – сказала Фумио.
Однако Ханако не стало легче, хотя она прекрасно понимала – мать пытается успокоить ее и убедить в том, что глупо оплакивать какую-то материю, когда они умирают с голоду.
– Интересно, что скажет бабушка…
– В My соте есть что продать. Если бы ты осталась там, тебе не пришлось бы пройти через все эти испытания.
Но не об испытании ячменем и сладким картофелем думала Ханако. Она ждала, что мать хотя бы выскажет сожаление по поводу того, что им пришлось продавать вещи дочери. Бабушка наверняка опечалилась бы, узнав, что шелковый креп поменяли на продукты. Она настоящая женщина, и для нее расстаться со старинной вазой или кимоно – неподдельное горе.
Фумио несмело взглянула на погруженную в мрачные мысли дочь. Она продала ткань для кимоно потому, что за время войны Харуми докатились до состояния ужасающей нищеты. И все же Фумио чувствовала себя неловко. Сама она никогда не привязывалась к вещам и расставалась с ними без малейшего сожаления. Но продавать то, что по праву принадлежит ее дочери, – совсем другое дело.
Фумио молчала, не желая осложнять и без того непростые отношения с Ханако. Бедность, вынудившая их обменивать шелковый креп на еду, настолько удручала ее, что она была не в силах выразить свои чувства.
«До войны у меня была возможность посылать детям не только рис, но также одежду и постельное белье», – подумала Хана, взяв в руки газету. Она очень расстроилась, узнав о несчастьях, свалившихся на голову ее старшей дочери, но еще больше ее угнетала мысль о том, что Матани растеряли все свое богатство. Землю конфисковали, арендаторов освободили от их обязательств. Оставшись без рисовых полей, бывшие землевладельцы уподобились горожанам и жили на продовольственный паек. Сэйитиро и Утаэ приезжали из Осаки купить зерна. Жители деревни чувствовали себя обязанными Хане и не могли продать ей рис по завышенным ценам черного рынка, но вместе с тем не слишком охотно делились своими запасами.
– Да разве это мыслимо, госпожа хозяйка? – вопрошала Оити. – Говорят, что у сына Мацу из Мисэгайто пять наручных часов!
– Наверняка выменял их на рис у горожан.
– Но ведь каждый человек должен занимать определенное место в обществе. Какой прок крестьянину от пяти наручных часов? Это же смешно!
– Не забывай, Оити, что крестьян вынудили прибегнуть к натуральному обмену. Что толку винить сына Мацу?
