Кинокава | страница 107



Хана поднесла подобающие дары свекрови Кадзуми, ее золовкам и служанкам дома Кусуми. И уехала, поручив упаковку и доставку вещей другим людям. У нее вдруг закружилась голова, когда она вышла из мрачного дома на яркое осеннее солнце. Останки Кадзуми теперь покоились в маленькой урне. При мысли о том, что на сорок девятый день траура прах Кадзуми захоронят на кладбище Кусуми и даже дух дочери не вернется к Матани, Хана зарыдала от нестерпимого горя.

Всю обратную дорогу в Масаго-тё Утаэ и Томокадзу не отходили от матери ни на шаг. Хана сняла у входа свои гэта и повернулась к вышедшему встретить ее слуге:

– Телеграммы из Шанхая не было?

– Была…

По его лицу Хана тотчас поняла, что внук умер. Нога соскользнула с каменной ступеньки, и бабушка упала в обморок.


Хана пришла в себя в гостиной. Рядом с ней сидел Косаку.

– О, это ты… Спасибо, что проделал такой долгий путь. – Она попыталась сесть, но Косаку решительно покачал головой:

– В такие минуты надо полежать, Хана. Не то опять упадешь.

– Косаку…

– Кэйсаку все еще в Токио.

Из глаз Ханы покатились слезы. Никогда в жизни она не позволяла себе плакать в присутствии посторонних и вот теперь тихо рыдала при своем девере, уткнувшись лицом в подушку. Косаку молча внимал ее горю. Он рано поседел и казался гораздо старше Кэйсаку. Густые белые брови сошлись на переносице – верный признак того, что он тоже плачет в душе. Им обоим довелось пережить потерю дочерей, и они были не в силах справиться с охватившими их эмоциями.

А Фумио убивалась в Шанхае по своему сыночку. В сумбурном письме она поведала матери подробности смерти второго ребенка. Через все послание красной нитью проходила одна тема: боль потери своей плоти и крови могут понять и разделить только родители, пережившие такое же несчастье. И об этом она писала матери, которая благополучно вырастила пятерых детей. Убитая горем Хана до сих пор не сообщила ей о смерти Кадзуми. По тону письма было понятно, что дух Фумио сломлен.


Летом следующего года банковское руководство перевело Эйдзи в Нью-Йорк. На этот раз Харуми решили, что Эйдзи поедет без семьи. Во-первых, Фумио снова забеременела и до дрожи в коленках хотела родить малыша в Японии и пожить на родине до тех пор, пока он не научится ходить. Во-вторых, родители боялись прерывать обучение Кадзухико в японской школе. Эйдзи обратился к Матани с просьбой оставить у них свою семью на три года. Не успела Хана ответить, как Харуми приплыли в Кобэ и поспешили дальше, в Вакаяму, поскольку отбыть на место назначения Эйдзи полагалось в течение десяти дней после получения письменного распоряжения банка «Сёкин».