— Лайвли показал мне всего одну фразу из этого Евангелия святого Луки, — без обиняков сказал Тимон, — но этой фразы хватило бы, чтобы повергнуть в хаос весь христианский мир.
Марбери попытался в темноте различить выражение лица собеседника.
— Кажется, в вас тоже есть театральная жилка.
— Нет, эту драму разыгрывает Бог, а не я, — тихо отозвался Тимон. — В прочитанной мною этой ночью фразе нашего Спасителя нарекают Йешуа. Имя Иисус на этой странице не упоминается.
Марбери только моргнул.
— Как видите, наша проблема выходит за рамки расположения запятой.
— Как… каким образом… это фальшивка. — Марбери всем телом склонился вперед, холодный ветер леденил его щеки.
— Все восемь ваших ученых согласны, что это не подделка.
— Все восемь, — шепотом повторил Марбери.
— Более того, — поспешно продолжил Тимон, — у ваших ученых здесь, в Кембридже, много подобных документов, содержащих еще множество тайн. Лайвли признал существование пятидесяти семи.
— Господь небесный! — Марбери сглотнул.
— Я вижу, вы начинаете сознавать серьезность положения, — кивнул Тимон. — Так что, все эти пятьдесят семь документов были доставлены тем вооруженным курьером? Он привез большой пакет, приезжал несколько раз?
Марбери зашевелил бровями, устремив взгляд в пространство между собой и Тимоном.
— Нет, — наконец сказал он. — Гонец был здесь лишь однажды. Конечно, он мог доставить не один документ, возможно, дюжину, но не пятьдесят семь.
— Так.
Порыв ветра на миг сдул черные как уголь облака, заслонявшие луну, и Тимон увидел лицо Марбери.
Немногие приняли бы это известие, думал Тимон. У одних ум оказался бы слишком узок, чтобы вместить его, у других вера слишком слаба, чтобы перед ним устоять.
Лицо Марбери не отражало ничего подобного. Он смотрел в пустоту. Он, решил Тимон, соотносил новую информацию со всем, что знал прежде.
Пока он молчал, Тимон боролся с тем же странным чувством.
— Я должен узнать больше, — пробормотал наконец Марбери, обращаясь скорее к самому себе. — Я должен увидеть все документы. Должен узнать все об этих «ошибках» перевода, если, конечно, это слово здесь уместно.
Тимон улыбнулся ему сочувственной, понимающей улыбкой.
— Точь-в-точь мои мысли.
Еще не успев осознать теплого чувства, которое вызывал у него Марбери, Тимон пережил леденящее кровь видение, такое жестокое, что слова застыли у него на языке. Он давно, еще в молодости, выработал у себя эту привычку и упорно тренировал ее: если он чувствовал душевное расположение к человеку, которого ему, возможно, предстояло убить, он принуждал себя представить этого человека мертвым. Теперь это происходило без участия его воли. Без малейшего усилия Тимон увидел, как рассекает грудь Марбери, видит его бьющееся сердце. Недоверие Тимона к людям настолько подкрепило этот рефлекс, что его зачастую вызывал любой намек на сочувствие. Видение сделало свое дело и померкло. Тимон вновь холодно разглядывал Марбери.
