Он высоко поднял документ.
— От Фомы? — с неподдельным изумлением поразился Марбери. — Или я позабыл греческий? Апостол Фома?
— Вот именно! — вскричал Чедертон. — С какой стати он изгнан из нашей Библии?
— В нем есть что-то неприемлемое? — шепнула Энн.
— А вот, читайте! — Чедертон ткнул пальцем в одну из верхних строк.
Тимон прочел вслух:
— «Ученики его спросили его; они сказали ему: Хочешь ли, чтобы мы постились, и как нам молиться, давать милостыню и воздерживаться в пище? Иисус сказал: Не лгите, и то, что вам ненавистно, не делайте этого. Ибо все открыто перед небом. Ибо нет ничего тайного, что не будет явным, и нет ничего сокровенного, что осталось бы нераскрытым».[4]
— Почему от нас утаили эти слова? — ахнула Энн.
Чедертон вздохнул:
— Этими двумя фразами Господь отменяет нужду в правилах, законах и священниках, которые их истолковывают.
— И тем отменяет доходы, — тихо добавил Тимон. — Весьма некатолическая идея.
— Простота и совершенство… — начал Чедертон.
— Остановитесь! — вскричал голос у него за спиной.
Все обернулись к Роджеру Эндрюсу, привставшему из-за своего стола в нескольких рядах от них.
— Прекратите немедленно! — злобно потребовал он.
Эндрюс был при всех академических регалиях. Тимону его парадный вид показался и смешным, и красноречивым. Другие ученые здесь не щеголяли своими званиями. А у этого на темно-синей мантии красовался вычурный родовой герб, шляпа, нелепо сдвинутая набок и на лоб, покачивалась, грозя слететь. Тощий палец, наставленный на Чедертона, походил на сухой прутик. Светлые волосы и бледная кожа этого тощего книжника подчеркивали его раскрасневшиеся щеки. Все вместе придавало ему сходство с неоперившимся юнцом.
— Доктор Сполдинг дал нам ясные инструкции, — продолжал Эндрюс, шагая к столу Чедертона. — Избегать общения с этим монахом. Он не ученый, он нам чужой, и очень вероятно, что он — убийца наших павших товарищей.
— Доктор Эндрюс, — очень ласково и сдержанно заговорил Марбери. — Брат Тимон здесь, чтобы помочь нам.
— А главное — эта женщина, глазеющая на тайные тексты! — Эндрюс, казалось, готов был перейти от слов к делу. — Женщина!
— Доктор Эндрюс! — Голос Чедертона перекрыл крик его собрата. — Прекратите вопли в этом священном зале.
— Вы не находите странным, — обратилась к Тимону Энн, — что доктора Эндрюса присутствие женщины возмущает больше, чем присутствие убийцы? — В глазах у нее плясали чертики.
— Убийце, — с натугой выдавливал слова доктор Эндрюс, — место в тюрьме, а не в нашем зале. Это здание учености, а не зачатых в недобрый час детей и гнусных убийц.
