Самуил, кажется, заколебался, но все же сел и взял себе лепешку.
— Мне кажется, — медленно проворчал Исайя, — мы уже выяснили, что вы должны сделать. Прекратить попытки схватить убийцу переводчиков.
— Нет, — возразил Тимон. — Ваши пожелания простирались дальше. Вы потребовали, чтобы я ему помог.
— Да, — подхватил Исайя. Желток яйца потек по его подбородку. — Запомнив все, что напишут переводчики, вы должны устранить оставшихся к тому времени.
Тимон взял себе еще эля.
— А дальше? Пошлете меня в Оксфорд или в сообщество Ланселота Эндрюса в Лондоне?
— Возможно. — Самуил не смотрел на Тимона.
— Вы будете требовать все новой работы, — рассуждал Тимон, — подвергая меня все большему риску, пока я не сделаю все — или пока меня самого не устранят.
— Что вы! — поспешно вставил Венителли. — Его святейшество высоко ценит…
— Я уже мертв, — просто возразил Тимон. — Моя жизнь принадлежит папе Клименту. Он может делать с ней что хочет.
— Брат Тимон, — торжественно заговорил Самуил, — вы должны понять, что служите величайшему…
— Я скажу вам, что я понял, — перебил его Тимон. — Я научился смотреть на это тело — его плоть и кости — как на тюрьму. А о тюрьмах я, благодаря подобным вам, кое-что знаю.
— Тюрьма? — заикнулся Венителли.
— Я говорю, что чувствую себя пленником телесной материи, — спокойно пояснил Тимон. — И это ощущение ужасает меня, стоит мне дать ему волю. В такие мгновения я задыхаюсь, тону в коже, крови и костном мозге. Когда меня охватывают эти чувства, я жажду смерти. Так что ваши угрозы меня нисколько не задевают. Увы, в последнее время я стал задумываться, что станется с моим духом, освобожденным из земной темницы. Моя память исколота иглами, она хранит всех, кого я послал в могилу. От этих воспоминаний одно спасение — ежедневно заполнять голову другими, чтобы они вытесняли из сознания то, что обжигает его. Правда, затмение приносит с собой тьму, но тьма добра ко мне. В последнее время я пришел к выводу, что лучше переносить ужасы этой жизни, чем встретиться с воздаянием, ожидающим меня, когда я сброшу мою смертную оболочку. Я чувствую, что заслужил страдания, подобные страданиям Прометея. И вот, братья мои, я стою на развилке. Я не в силах более оставаться в ловушке живого тела, но дух мой страшится его смерти. Что делать? Вы понимаете, перед каким выбором я оказался?
Казалось, даже каменные стены комнаты дрогнули от тяжести его слов.
Тимон отметил конец речи, разбив скорлупу яйца.
