Вообще в марте, несмотря на тяжелые сани, мы были полны сил. Предельная усталость была только во время работы. Утром мы были относительно энергичны и готовы были дать нагрузкам адекватную реакцию. Аппетит был просто зверский, да и наши миски были не маленькие. В них дымилась ударная смесь из сублимированного мяса, каши, колбасы и сала, нарезанных мелкими кусочками, и кусок сливочного масла. Этой густой массы в каждой миске было около литра — дома такого количества трудносоединимых ингредиентов я никогда бы в рот не взял, а если говорить о количестве, то одного обеда хватило бы на пару дней. Каждый за свой полярный день съедал по три такие миски, и еще мешок перекусных высококалорийных продуктов: стограммовую шоколадку, халву, орехи, сухофрукты, конфеты, сыр, сахар. Правда, во второй половине марта я мог поедать содержимое своей большой миски не иначе как с закрытыми глазами — так вкусно мне было. Выработался удивительный для данной ситуации темп: будучи прожорливым от природы, ел я в этом походе очень медленно. Славка же, наоборот, очень шустро съедал свою порцию, в то время как у меня все еще было впереди. Я пробовал лечить его тибетской мудростью: что жевать нужно столько, чтобы твердое можно было пить, а жидкое жевать. Способный в жизни Славка ничего с собою поделать не мог.
Март подходил к концу, и впереди почувствовалось что-то родное, отчего нахлынули нежные чувства и захлюпал нос. Конечно, как мама всегда спешит ко мне, так идет сюда, спешит ко мне апрель, мой месяц! И сейчас здесь, в центре дикой, враждебной страны, куда я загнал себя, уже присутствовало нечто вполне конкретное, что было реальнее самих воспоминаний о доме, что было бесконечно родным и пришло из самого детства — АПРЕЛЬ, месяц в котором я родился. А после него непременное возвращение домой. И теперь он был впереди, уже очень близко, и спешил ко мне, чтобы быть со мной уже до самого конца этого пути. Я совсем расчувствовался, иду и машу лыжной палкой и кричу на всю Арктику: «Это мой месяц! Ко мне идет мой месяц!»
К концу марта наша жизнь прорезала себе глубокое русло, составленное из необходимых, многократно повторяющихся операций. Многое доставляло нам одни страдания: таскание немыслимо тяжелых нарт по изломанной поверхности дрейфующих льдов, пробуждение и утренние сборы на морозе, безысходная тоска, убивавшая в тебе все в момент, когда ты видел густой многокилометровый хаос торосов или широкую открытую воду на своем пути. Через все это нужно было толкать свое сопротивляющееся тело. Но всем этим железной рукой управляла лишь одна сила — Жажда Исполнения Полюса. Наша ежеминутная медленная работа, шаг за шагом складывающаяся в единое целое, с каждой прожитой неделей становилась видной все отчетливее. Было радостно оттого, что мы идем. Невероятно, но мы очень даже неплохо идем, вопреки сложившемуся в голове стереотипу, что это доступно только единицам и только лучшим из лучших. Мне особенно приятно было сознавать это, вспоминая тон наших разговоров с первопроходцем этой трассы, Чуковым, не без собственных усилий держащего монополию на автономное достижение Полюса. Все эти дни не было ни одного часа, который мы не положили бы на алтарь Полюса. Каждая минута этого долгого холодного времени была на счету и имела свое полезное предназначение. К концу месяца наша усталость и родившаяся ответная ей сила — какая-то ярость — привели нас к экономии каждой минуты. Мы не могли оставить себе времени на элементарное общение, все было отдано единственному делу — делу быстрого продвижения по меридиану. Усталость все больше загоняла человеческие чувства вглубь, мороз выхолаживал наши души и каждый все больше, спасая себя, заботился о собственном силоустройстве. Я видел, как постепенно «вымывается» юмор из наших голов. Но, поднимая вечером кружки с тремя глотками горячей медовухи, мы по-прежнему испытывали трепетные чувства от наших совместных приключений за прошедший день и, стукнувшись лбами, глядя друг другу в глаза, прощали друг друга и, очистившись, переступали в следующий день.
