Потом было окончание, пожимание рук, дискомфорт от наскоро сшитой парадной формы и ощущение того, что тебя обучили и выперли, только бы избавиться побыстрее. Так закончилось детство, осмысление всего этого пришло потом, а сейчас оставалось недоумение по поводу двух лейтенантских звезд на каждом погоне. Никакой гордости, никакой уверенности в себе, как в сверхчеловеке, потенциальном убийце и разрушителе всего сущего. Хорошо еще, что армия не позволяет скучать. Все расписано по дням, дни по часам, часы по минутам. Получить предписание для дальнейшего прохождения службы? Есть! Прибыть тогда-то, туда-то на сборный пункт? Есть! Слава Богу - неделя отпуска, которую сейчас и не вспомнить. Что я делал целую неделю? Пообщался с родными? Пятнадцать минут. Что еще? Школьные друзья? Так и не было их никогда. Девчонки? Это - да! Но за неделю, в те времена, много каши не наваришь. Все идеологически подкованы, на легкомысленные взаимоотношения не ведутся. А серьезных отношений, размазывания соплей по щекам при виде полной Луны, на это, извините, времени нет, потому как приказано прибыть и доложить о прибытии.
До места службы пришлось добираться на перекладных. Сначала на борте-транспортнике до Острова Свободы, потом на грузовике до берега вечно-лазурного Карибского моря, потом на пограничном корабле, изрядно смахивающим на рыболовный сейнер, после чего я и ступил я на землю своей будущей службы, проклятую (или забытую) Богом, Никарагуа, но это уже совсем другая история.
- Вечер! Вечер! Очнись!
Вечер, это я. Точнее не я, а моя фамилия. Наградили родители, побаловали, можно сказать. Хорошо, хоть не "Вспышка!", не "Газы!" какие-нибудь. Хотя, не такая уж и плохая фамилия. Короткая, звучная и запоминается легко. Помню, подружка одна в молодости меня величала "Утречком".
- Открывай глаза! Давай шевелись!
Чего шевелиться, чай не опаздываю куда. Глаза вроде открыл, но не видно ничего. Темно, знать, солнышко не взошло еще, можно дальше кемарить.
- Что? Не видишь ничего? Нормально. Через полчаса зрительные нервы адаптируются, видеть будешь, как ворон! Или не ворон?
- Орел, мать твою, - слова были, как чужие, словно горло не хотело их произносить, словно застревали они там, как кошачья шерсть в плюшевом диване - ни достать, ни вытрясти.
- Очухался? Вот и славненько. Полежи, болезный, скоро совсем оклемаешься.
- А! Это опять ты? Снова в гости пожаловал? Как на этот лечить будешь?
- На этот раз ты у меня в гостях, и лечить тебя не надо. Нервные окончания адаптируются, и как новенький будешь!
