— Боже мой, ты сошел с ума? — Марлевая повязка висела, открыв рану на боку. На полу валялись ножницы, марля и пластырь. Холли подняла все это и положила на раковину. Отбросив волосы назад, она посмотрела на него. — Ты не мог подождать, пока рана слегка затянется? Что ты хотел доказать? Что пуля полицейского не имеет никакого значения? Что даже полумертвый ты сильнее Мосса?
— Я страшно грязен, — проворчал он, его глаза сердито сверкали. — Не мылся уже больше недели. Я просто хотел помыться.
— И потерять много крови! — добавила Холли, пытаясь отодрать марлю. — Я могла бы ожидать подобную глупость от девятилетнего ребенка, но не от взрослого мужчины!
Он ничего не ответил, но молчание вдруг стало напряженным. Холли чувствовала, как это повисло в воздухе: он взрослый мужчина, а не девятилетний мальчик. Очень большой, обнаженный и, возможно, очень опасный.
То, что он такой большой и опасный, не очень беспокоило ее. Если бы он хотел причинить ей вред, у него для этого была масса возможностей, а вот его нагота… ну она же видела такое и прежде. И, Бог даст, увидит в будущем. Одним больше, одним меньше — какая разница. А его рана кровоточит!
Холли знала, что он следит за ней. Как мужчина наблюдает за женщиной, стоящей почти вплотную к нему. Мужчина, который достаточно повидал на своем веку, чтобы осознать пикантность ситуации, — вынужденная близость, отсутствие других обитателей дома, то, что он стоит совсем близко, обнаженный и невероятно мужественный.
Холли пыталась сосредоточиться на том, что делает. Повязка промокла, но марля прилипла к ране, и она боялась ее растревожить.
Осторожно, стараясь не причинить боли, Холли просунула ножницы под мокрую ткань и начала срезать ее, нахмурив от напряжения брови. Его влажная кожа пахла мылом и чистотой и все еще была теплой после горячей воды, и, скользнув пальцами под повязку, она почувствовала ровное, медленное биение его сердца. Пружинистые темные волосы, покрывавшие его грудь, мягко касались кончиков ее пальцев, вызывая чувственное волнение в ней. Она старалась не замечать этого. Пыталась отогнать возникавшие в ее голове образы, внезапное и безумное желание подойти к нему еще ближе и почувствовать его руки на своем теле и…
— Пластырь. — Холли облизала пересохшие губы. — Передай его мне.
Она взяла переданный им пластырь, не осмеливаясь поднять на него глаза, готовая разрыдаться от унижения. Этого не может быть. Он был в тюрьме четыре года и, вероятно, с трудом контролирует себя, но почему она?..
