Назад я бежал почти без передышки и, выходя из леса уже ночью, поклялся, что моя первая вулканическая гора будет последней. Через полгода извержение Ньямлагиры сделало меня клятвопреступником и положило начало научному приключению, длящемуся вот уже более 30 лет.
Для наблюдения за этим извержением я поставил палатку близ урочища Китуро, у верхнего окончания трещины, из которой в течение нескольких месяцев выходили лава и газы. Оттуда я не раз смотрел на горизонтальную вершину соседнего Ньирагонго, возвышающегося над местом извержения почти на 1500 метров. Нельзя было не обратить внимание на его рдеющий дымовой столб, особенно в ясные ночи. Эти отблески заинтриговали меня, наводя на мысль, что в глубине обширного кратера прячется какое-то пламя. Что это было за пламя? Каково происхождение зарева, появившегося, как говорили старожилы, лет двадцать назад? Разумеется, речь могла идти только о раскаленной лаве, но чисто человеческое любопытство — не говоря уже о профессиональном интересе геолога — требовало более детальной информации. Местные европейцы и старый вождь племени баньяруанда рассказывали мне, что подобное любопытство уже подвигло несколько смельчаков на попытки спуститься в кратер. Ни одному из них не удалось добиться успеха, и тайна оставалась неразгаданной.
Я частенько задумывался над этим и всякий раз удивлялся, почему худо-бедно тренированные альпинисты не сумели достичь низа стенки, на которой, как мне помнилось, намечался не один возможный маршрут спуска. Несомненно, кажущаяся вертикальность и головокружительный вид этой кольцевой стены отвращали их от намерений. Странно: для опытного скалолаза подобное обстоятельство должно было явиться лишь дополнительным соблазном. Я никак не мог уразуметь, что их останавливало. Какой-нибудь невидимый сверху непреодолимый выступ? Мне захотелось вернуться на вулкан и в свою очередь попробовать осуществить «схождение в ад», однако мой прямой начальник по Геологической службе Конго [1] поручил мне наблюдение за извержением Китуро, и я не мог без уважительных причин покинуть свой пост. А извержение продолжалось целых 5 месяцев…
Я говорю о «схождении в ад» не ради красного словца. Время шло, и у меня было немало оказий потолковать с местными жителями. Они считали Ньирагонго местом пребывания душ усопших. Этот «ад» не был мучительной (искупительной или еще какой) геенной, а местом, где пламень, как объясняли мои собеседники, вечно хранит духи предков. Я выслушивал это то на кисуахили, который я тогда отлично понимал, то на местном наречии киньяруанда, в котором мне помогала разбираться Альет де Мунк, жившая здесь с раннего детства.
