— Что с вами случилось? — спросил «коллега».
— Кдофь из носу чичёт, вот фто, — промычал Тристрам. Удовлетворенный ответом надзиратель кивнул головой и продолжил свой путь наверх.
Тристрам с грохотом катился вниз, сдерживая дыхание. Пока все шло хорошо, даже слишком. Один за другим мелькали пролеты гремящей лестницы, бесконечные ряды камер, рамочки с пожелтевшими «Правилами поведения в тюрьмах Его Величества» на каждой лестничной площадке.
Когда Тристрам достиг наконец первого этажа, у него было такое ощущение, словно он, балансируя, держит все эти напиханные камерами ярусы на своей безумной голове. Повернув за угол, Тристрам столкнулся с краснорожим надзирателем, ребра у которого оказались, словно железные.
— Спокойно, спокойно, — проговорил надзиратель. — Не ушиблись? Вы что, новичок, что ли?
— Добичок, — прогундосил Тристрам. — Кдофь чичет. И ташнит.
— Если вам нужен лазарет, то это прямо, вон туда. Пройти, не заметив, невозможно, — сказал надзиратель, показывая рукой, куда идти.
— Шпашиба бальшое, — поблагодарил Тристрам.
— Пустяки, приятель, — ответил надзиратель.
Тристрам поспешил дальше. Теперь он шел уже по больничным коридорам, где стены были обиты темно-коричневыми панелями и сильно пахло дезинфекцией. Над одной из дверей на синем стекле горела надпись: «СЛУЖЕБНЫЙ ЛАЗАРЕТ», внутри было светло. Тристрам смело вошел в это средоточие больничных боксов, молодых людей в белом и резкого запаха спирта. Из-за ближайшей двери был слышен плеск воды и кто-то фыркал мужским голосом. Дверь была не заперта, Тристрам толкнул ее и попал в ванную комнату: синий кафель, купальщик с крепко зажмуренными, словно в смертельной агонии, глазами намыливал голову.
— Побриться забыл! — закричал Тристрам.
— А?! — выкрикнул в ответ купальщик.
К великой радости Тристрама, в стенном зажиме торчала электробритва. Он включил ее и начал бриться, соскребая бороду чуть ли не с мясом.
— Эй! — воскликнул купальщик, открыв глаза. — Что вы здесь делаете? Вас кто впустил?
— Бреюсь, — ответил Тристрам. Он был потрясен, когда увидел в зеркале свои впалые щеки, появлявшиеся из-под застарелой щетины. Он боялся верить своим глазам.
— Я по-быстрому, — буркнул Тристрам.
— Никакой личной жизни теперь нет, — ворчал купальщик.
— Даже в ванной нельзя остаться наедине с самим собой.
Он раздраженно взболтал воду и продолжал: — Если уж вперлись в ванную, когда там моются, так могли бы ради приличия хоть шапку снять!
— Еще пару секунд — и все! — ответил Тристрам. Для экономии времени он не стал сбривать усы.
