— Ладно, — сказал капитан. — Теперь мы по крайней мере знаем, когда начинать действовать. Можете радоваться, понимаете ли. Скоро ваш брат будет окончательно скомпрометирован, а жена наказана.
— Что это у вас на уме? О чем вы говорите? О наказании? Какое наказание? Если вы собираетесь нагадить моей жене, то оставьте эту суку в покое, слышите? Она моя жена, а не ваша! Я со своей женой сам разберусь.
Без всякого смущения Тристрам вдруг слезливо зашмыгал носом.
— О, Битти, Битти! Почему ты не вызволишь меня отсюда?
— заскулил он.
— Вы понимаете, конечно, что вас гноят здесь по милости вашего брата? — проговорил капитан.
— Меньше болтайте, — неожиданно усмехнулся Тристрам, — а больше давайте синтешока, вы, жадный лицемер! Живее! Ну, давайте, давайте!
— Подайте на пропитание, Христа ради! — проблеял Блаженный Амвросий Бейли. — Не забывайте служителей Господа во дни благополучия вашего!
Блаженный упал на колени и, обхватив ноги капитана, чуть не повалил его на пол.
— Надзиратель! — завопил капитан.
— И оставьте моего ребенка в покое, — с угрозой произнес Тристрам. — Это мой ребенок, вы, маньяк-детоубийца!
Сжав свои слабые кулаки, он принялся барабанить по спине капитана, как по двери.
— Мой ребенок, ты, свинья! Передай мой протест и самые похабные пожелания этому самому сволочному из миров, ты, бандит!
Ловкими, длинными, как у обезьяны, руками Тристрам принялся быстро обшаривать карманы капитана в поисках синтешока.
— Надзиратель! — кричал капитан, стараясь освободиться.
Блаженный Амвросий Бейли отпустил его ноги и уныло пополз на свои нары.
— Прочтите пять раз «Отче наш» и пять раз «Богородицу» сегодня и завтра в честь этого Маленького Цветка, — бормотал он себе под нос. — Идите с миром, да хранит вас Бог.
— Ну как, они ведь ничего плохого вам не сделали, сэр, нет? — бодро поинтересовался входящий надзиратель. — Ну вот и хорошо!
Руки Тристрама, слишком несмелые, чтобы продолжать дальнейший обыск, повисли вдоль тела.
— Вот он, — показал на Тристрама надзиратель, — был сущий дьявол, когда сюда попал. Сладу с ним не было, настоящий уголовник. Ну а сейчас много покорней, — не без гордости сообщил тюремщик.
Тристрам забился в свой угол и непрерывно повторял: «Мой ребенок, мой ребенок, мой ребенок!» Нервно улыбаясь, капитан вышел из камеры, напутствуемый этим заклинанием.
