А я родился тут. И я точно знаю, что в Москве сейчас две Москвы. Одна — вот такая, безобразная, размалеванная иллюминацией, одетая в витрины бутиков, раззолоченная тяжеловесной банковской роскошью… Дерьмо в гламурном фантике. И вот его, это дерьмо, приезжие так часто принимают за настоящую Москву… А ведь эта Москва — гнусь, самозванка, фальшивка.
О настоящей Москве следует говорить другими словами: без похабства, а только с нежностью и любованием.
Это город бесконечных бульваров. Чугунные оградки, скамеечки, собаки, чинно прогуливающие хозяев… Дамы в интеллектуальных очках, листающие Цветаеву, Брюсова, Гумилева… Фотовыставки в застекленных стендах, рестораны в обличье старых трамваев… Пары влюбленных, шествующие с томным промедлением к любимым кафе… Фасады театров в черемуховых картушах, младенцы, плывущие над тротуаром в колясках под сенью ослепительной сирени…
Это город старых парков, больше похожих на леса. Когда-то Москва славилась садами, а ныне редок стал на ее просторах яблоневый цвет и бутылочная зелень крыжовника. Но за пределами центра дышат в ровном ритме травяные ковры, реют стрижи над соснами и тополями, сплетаются тропинки и речки, а с горбатых мостиков дети разглядывают самоцветные мозаики ручейной гальки.
Есть в московских парках заповедные пространства, погруженные в волшебство. Там на дорожках, среди полутора-вековых лип, еще чувствуется сказочная власть усадебных хозяек, боярынь и княгинь — дам незаурядных, затейниц, упрямиц, стремившихся сделать этот мир несколько удобнее для себя и несколько красивее для всех. В таких местах всё пронизано… ожиданием кавалера.
Там ожидание звучит, как натянутая струна, к которой прикасаются сновидения. Откуда-то извне — из-за стен, из-за башенок ограды, — побеждая шум городских магистралей, доносится почти неслышимая мелодия отклика. И старые, кованые ворота, и утиные державы на прудах и каналах, и обветшалые, но высокородные усадьбы напоминают о существовании сада всех садов, давным-давно, в затуманенном изначалье, покинутого людьми, но не забытого ими и манящего вернуться когда-нибудь… когда души станут чище.
Это город величественных монастырей и маленьких церковок. Звенит малиновая медь в Данилове, откликается ей басовитая чистота Донского, доносятся кружевные переливы Коломенского, тянет мелодию строгий тенор Николо-Перервинской колокольни. Кипят благородным узорочьем храмы, выстроенные еще при Алексее Михайловиче или сыне его, Федоре.
