Рингсдорфский пастор ничего этого не замечал. Шел, бессильно опустив руки, так что креповая повязка сползла на самый локоть. Голова понурена, лицо бледное, но не слишком скорбное. Рингсдорфские прихожане чувствовали себя разочарованными: они ждали слез, громких рыданий. Они еще помнили похороны мельника Хагена, который двадцать пять лет строил свою чудо-мельницу и, под конец убедившись, что ей не устоять на рыхлом песчанике, бросился в пропасть. Гроб Хагена стоял на этом самом месте, а вдова его трижды падала в обморок, и на кладбище ее несли на руках. Два года об этом шли разговоры по всей округе. А тут совсем скучные, обыденные похороны.
У могилы вдовец все же стал на положенном месте. Правда, не сам — его туда оттеснила толпа. Пастор смотрел в могилу, но глаза у него были сухие, ничего не выражающие. Белые розы в руке увяли, некрасиво обвисли. Только когда кто-то шепнул ему на ухо, он, вздрогнув, поблагодарил за напоминание и бросил цветы на гроб.
Местный учитель хотел его поддержать. Пастор высвободил руку и отступил назад, будто у него закружилась голова, когда он заглянул в семифутовую яму.
Грюнтальский пастор строго придерживался разработанного им церемониала, который несколько отличался от рингсдорфского. Пока звонил кладбищенский колокол, он молча стоял со сложенными руками и опущенной головой и глядел в открытую могилу. Все, конечно, делали то же самое. Пастор Краузе был убежден, что минута всеобщего молчания под звуки колокола лучше всего наводит на размышления о тайне смерти и настраивает на печально-торжественный лад.
Под открытым небом голос его в самом деле казался слабоватым. Бархатные нотки, когда их не усиливали церковные своды, не производили должного впечатления. За спиной больше не было окон алтаря с цветными стеклами витражей, и он ясно почувствовал, что фигура его здесь не кажется столь внушительной.
Надгробное слово он дважды перечитал утром и знал почти наизусть.
Он начал с популярной притчи о двух странниках, которые случайно встречаются и идут вместе к одной цели. И так как слушатели его были горцы, он красочно изобразил стезю и местность, по которой шли странники, пользуясь при этом главным образом описаниями природы из прочитанных в гимназические годы сочинений Шиллера и Розеггера.[1] Ведя путников по всевозможным извилистым тропам, через бесчисленные испытания, он заставил одного из них постепенно утомиться, замедлить шаг и, наконец, в изнеможении свалиться в горную пропасть.
