Теперь он смотрел по сторонам и думал, что весь степной народ теперь, наверное, загонят в горы, и все они со временем сгинут на далеких холодных перевалах. Они и теперь пропадали, его соплеменники — ветер разгонял их по равнине во все стороны, все меньше маячило рядом бурых спин, их размывал дождь, они таяли в мутной серой дали.
Волчата ослабли. Волосы на их головах пошли клоками, на серую кожу высыпали мелкие язвочки. Один мальчик, — самый маленький — дышал теперь шумно, нездорово. Голова его, страшно тяжелая, болталась на тонкой шее, клонилась то одно плечо, то на другое. В самом хвосте волчонок плелся на своей лошаденке. Ашпокай думал, что, он, наверное, умрет, коли нет рядом мудрых сморщенных старух, знающих, как унимать хвори и заговаривать лихорадку. «Если умрет, я сам не смогу жить», — решил про себя Ашпокай и соленое, комковатое снова задвигалось в горле.
Все шли в горы теперь. Туда вели следы копыт и тени костров. И волчата плелись туда же — в горы, только потому, что некуда им было идти и нет Михры, который растолковал бы, что к чему.
Через несколько дней на берегу озера они наткнулись на большое, разоренное кочевье — шатры были разметаны по земле, тут и там были следы лошадиные, овечьи, коровьи. Здесь прошло не одно стадо, все было уничтожено, и растоптано. На каменистом выступе лежало голое, тощее тело привязанное за волосы, за руки и ноги к деревянным кольям. Сотворив охранный знак, Ашпокай взглянул на лицо мертвеца и вздрогнул — это был сам паралат.
— Кто-то разграбил царскую стоянку, — объявил он остальным, — а потом осквернил тело паралата. Разбойники могут быть где-то здесь, смотрите по сторонам.
Каждый, проехав мимо мертвого царя, опустил голову и снял шапку. Мальчишки просто не знали, что им сделать теперь, как поступить с телом. Потому они просто проехали мимо.
Они шли все дальше, — к темным от леса холмам, прочь из степи. В темной ложбине, укрытой от посторонних глаз густым кустарником, они остановились на ночлег, и развели костер. По ночам было еще прохладно, младшие сидели на земле, стучали зубами и жались к костру, старшие договорились по очереди сторожить стоянку. Первым был Атья.
Ашпокай решил спать верхом. Он прижал щеку к жесткой, стриженной гриве Дива и задремал. Сквозь сон он еще различал встревоженное дыхание Рахши. Конь-велиан тянул поводья и рвался к хозяину своему. Вдруг кто-то ударил его в бок. Он отмахнулся спросонья и увидел испуганного Атью.
