Собрание стихотворений | страница 48



Тысячелетним полит потом, –
На самолете на таком
Мечте ли буйствовать полетом?
Положим, — разозлить врага,
Сманить бабенку в пух постели,
Тогда — пожалуй: цель блага,
Я уступаю этой цели.
Но если очень уж свербит,
Зудит, гудит поет и ноет, –
Прими еще пяток обид
И сядь к столу: стих успокоит.
Но после — встань, и прочь швырни,
И плюни в концовку и в запевку,
Как ты плюешь на простыни,
Прикрывшие тверскую девку!

13. VIII.1928

СЕРАФИМ

Смерчами звездными кропим,
С клеймом небесного пожара,
Грозою смятый серафим, –
Он пал на грудь земного шара.
Шесть крыл его, за парой пара,
Смыкали рифмой боль обид,
И зноем песенного дара
Не остывал аэролит.
И, звездной памятью храним,
Сквозь сумрак плоти, муть кошмара,
Небесный Иерусалим
Ему светился, как тиара.
Взлететь! Но давит Божья кара,
И песня мучит — не крылит.
И страх томит, чтоб ржой нагара
Не остывал аэролит.
И он срывался в гам и дым
Филадельфийского бульвара,
И Страшного Суда над ним
Звучала медная фанфара,
И ночью, в звездных сферах бара,
Лазурным спиртом весь облит,
Гудя и разгораясь яро,
Не остывал аэролит.
Всё минуло… Но слиток жара,
Что встал среди могильных плит,
Клянется нам: в душе Эдгара
Не остывал аэролит!

Август 1928. Коктебель

ПРИПАДОК

Броненосцы домов разрезают полуночный воздух,
Непомерной эскадрой над домом моим громоздясь.
Прорезь панцирных башен качается в траурных звездах,
Между бурей и мною рождается темная связь.
Лето. Ливень. Тоска. Я один. Гром скрежещет по жести.
Магний молний и взрывов, рулады и трели сирен.
Выход наглухо заперт: в бою остаются на месте.
В сердце кровь передвинулась влево: я чувствую крен.
В бедной комнате голой, в плутонге, один я, как шпага.
Убежала прислуга и крен — точно заледенел.
И сусальные нити, и звезд золотая бумага,
В картонажной Цусиме мой флигель берут на прицел.
Погибаю! Нет воздуха! Стены смещаются в рубке.
Знаю: стереометрия хочет мне смерть доказать.
Я бегу по наклонному полу, я прядаю к трубке, –
Боевой телефон: хоть бы чей-нибудь голос поймать!
Я ломаю рычаг, — но органною спит тишиною
Гулкий мир телефона: исчезли друзья и жена.
Абордаж атмосферных разрядов стоит за спиною,
И магнитною синею шерстью дичает спина!

1929

1930-е годы 

ИТОГ

Я к минувшему стал равнодушен;
О несбывшемся поздно жалеть;
И любимый мой город разрушен,
И в чужом предстоит умереть.
И не будет для мертвого взора,
Что давно уж в тумане одрях,
Ни бессмертной лазури Босфора,
Ни колонны в коринфских кудрях.

1931

ДОК

Безлюдье, вечер. Темный док.
На стапелях суда.
В раздутых кузовах гудит,