Это, безусловно, был человек, только очень большой, по пропорциям превосходивший Алексея примерно в полтора раза. Его огромное тело было облачено в чёрный комбинезон со множеством карманов на кнопках. На голове плотно сидел гладкий шлем; везде – на толстой ребристой подошве ботинок, на рукавах, груди, на тонких перчатках – поблёскивали металлизированные прошивки. Они светились в надвигавшихся сумерках, как и лицо с очень светлой кожей. Черты лица были правильными: прямой нос, хорошо очерченный подбородок. Глаза скрывал полупрозрачный щиток. Хотя оружия Алексей с ходу не заметил, принадлежность существа к военной касте не оставляла сомнений. Он тронул рукав, запачканный чем-то тёмным – это оказалась липкая пахучая кровь.
Определитель боли захлёбывался писком. Сев на корточки, Алексей осторожно откинул щиток на шлеме, приподнял тяжёлые татуированные веки, посветил фонариком – зрачки светло-зелёных глаз ещё реагировали. По всем признакам у существа была сломана спина, и он умирал, испытывая жестокие страдания.
Алексей задрал голову, разглядывая тёмные кроны деревьев.
– А-а-а! – раздался сзади торжествующий крик. – Это ж я эту гниду подстрелил! Он на дереве шпионил, а я бац, и попал!
У Крошина сводило скулы. Что за невезуха такая? Именно сейчас, когда всё поставлено на карту, выскакивает из табакерки этот пьяный чёрт, палит куда ни попадя и пробивает границу между мирами. И захочешь, такое не придумаешь. Одни проблемы от этих алкоголиков. Он хотел обратиться к темноволосому, но переводчик остановил его нетерпеливым жестом: не мешайте…
Мужичок, перебинтованный, как только что с полей сражений, продолжал бесноваться, размахивая найденным в кустах ружьём. Смерть шпионам, отойди, братан, надо жахнуть из двух стволов во вражеского недобитка, чтоб уж наверняка, а то вдруг ещё дышит и всё такое.
Вконец разозлённый боец Белоусов поднялся на ноги и ударом в челюсть послал его в нокаут, а дробовик снова зашвырнул подальше.
…У умирающего была толстая вена, хорошо видная на ослепительно-белой коже. Прикинув вес, Алексей ввёл максимально возможную по безопасности дозу морфия и стал ждать. Через несколько минут прибор пискнул в последний раз. Алексей склонился над умершим и закрыл ему глаза.
Надвигалась ночь. В лесу было мрачно и сыро, и вовсю гулял ветер, осыпая с осин последние листья. Кажется, я сейчас упаду, стоя над мёртвым телом, думал Алексей. Зорька ты моя ясная, как же мне без тебя плохо… Где ты? Живая? Вот сейчас возьму и лягу прямо на землю. И буду спать. Но тогда завтра придётся лечить всех от пневмонии – собаку, Антона и папашку его героического… Надо заняться костром, пока опять кто-нибудь не свалился на голову. А с утра будем отсюда выбираться…
