Кое-где робко зааплодировали, но тут же смолкли. Аудзеспудур сидел, втянув голову в плечи, словно боялся, как бы его не окатили водой.
Госпожа Апман не выдержала. Она была в самом приятном расположении духа и не могла допустить, чтобы страдал такой милый и внимательный человек, как Аудзеспудур. Она вскочила и стала громко аплодировать, потом обернулась в ту сторону, где сидел не спускавший с нее глаз Микельсон, и кивнула ему.
Микельсон понял. Он так рьяно зааплодировал, что даже штурмовавшая гардероб публика остановилась и прислушалась. Оборачиваясь и энергично кивая головой, он подбадривал своих товарищей и сидящих поблизости зрителей. Госпожа Апман, продолжая аплодировать, кивала головой и приглашала окружающих последовать ее примеру.
Сначала слышались хлопки только в одной ее ложе. Потом они затрещали в партере, поднялись до полупустого первого яруса, охватили спасавшийся бегством балкон. Зал задрожал от аплодисментов.
Первой имя автора опять-таки выкрикнула госпожа Апман. К ней присоединился Микельсон со своей компанией. Аудзеспудур исчез из своей ложи и через несколько мгновений появился на сцене. Аплодисменты нарастали. Даже беглецы оборачивались и аплодировали на ходу. Получившие в гардеробе пальто снова лезли в двери, поглядеть, что происходит в зале, и тоже аплодировали.
Трижды поклонившись, Аудзеспудур убежал за кулисы и вывел оттуда за руки Спекдайриса и Сниегулите. Восторг и аплодисменты зала усилились. Госпожа Апман трудилась без устали. Она сорвала приколотую к поясу розу и бросила ее на сцену. Но не добросила. Чьи-то услужливые руки подняли цветок с пола и бросили дальше. Поэт наклонился, поднял розу и прижал к губам…
Он победил.
Критик Бумбат, грозно постукивая тростью по асфальту, спешил в редакцию.
Нет, он не мог вынести такой тупости, такого варварства, такой художественно-безграмотной чепухи. И дело не в том, что Аудзеспудур не был в числе его друзей, что он два года тому назад по-мальчишески раскритиковал его брошюру о ведущей роли интеллигенции в общественной жизни народа. А потом еще написал глупый фельетон, где неудачно пытался коверкать сто фамилию. Он, Бумбат, стоял выше такого мальчишества. Но чтобы аплодировали подобной… подобной белиберде да еще вызывали автора — этого его совесть критика не могла допустить. Во что же грозит превратиться наша сцена? Что это — обитель искусства или балаган? Храм бессмертных муз или же просто постоялый двор для всякого рода бродячих дилетантов?
