— Да. Я хотел поблагодарить вас.
— Ах, оставим эти обывательские благодарности и похвалы ради приличия. Нам это обоим ни к чему. Еще вопрос, кого больше нужно благодарить. Вашей заслуги тут больше. Вы же творец и вдохновитель, а я всего лишь исполнительница. Ну, ну, ну — бросьте! Я знаю, что говорю. Каждый из нас делал свое. Каждый свою задачу выполнил, и успехами можем быть довольны. В особенности вы… Но что вы стоите? Вам же некуда спешить.
Зиле взял стул и присел к ее ногам. Еще внимательнее вгляделся в ее лицо.
— Говорите, что хотите. Не верю. Вы больны. Такой бледной я вас еще никогда не видел.
— Ах, о такой болезни и говорить не стоит. Это часть актерского здоровья, и потому приятна. Чем больше роль захватывает и чем лучше ее играешь, тем больше она отнимает у тебя чувств и энергии. Небольшая слабость и усталость после этого естественны.
— Со вчерашнего дня я думаю о вас. Как вы это можете выдержать? Как у вас хватает нервов и энергии? Ведь вы же, по сути дела, горите огнем. И так когда-нибудь сгорите.
— Когда-нибудь все сгорим — и вы, и я. Но мы до тех пор и существуем, пока горим. Огонь — это наша жизнь.
— Со вчерашнего дня во мне, кажется, проснулось правильное понимание сценического искусства. То, что мы можем вам предложить в роли, ерунда. Огнем оно жжет только благодаря вам. Вы наполняете безжизненный материал своим духом и душой. И когда вы увлекаете и вдохновляете, тогда это выглядит так, словно написано поэтом. У вас самое неблагодарное ремесло на свете. Самопожертвование — вот ваша героическая роль. Это величайшее геройство, то, что вы изображаете. Но вы думаете, что это понимают? Именно это понимают? И как у вас еще хватает сил и энергии…
Зийна Квелде заложила руку за голову и какое-то время задумчиво смотрела в стену.
— Что-то в ваших мыслях справедливо. Когда я играю, увлекаясь и вдохновляясь, мне всегда кажется, что я возвышаюсь над своей ролью. Нет, это не совсем то… Роль я воспринимаю как раму, как контур, который я сама должна заполнить своим содержанием. Я произношу ваши слова, а в это время в моей душе половодье — так и уносит. Думаю вашей мыслью, а она разрастается от всего, что во мне годами накапливалось и разрасталось. От всего, что во мне, вокруг меня и позади меня. И от того, что я порою смутно ощущаю, вдали. Тогда мне кажется, что я всему могу придать ощутимость и зримость… Я знаю, что это нереально. Пожалуй, даже неверно… На это мне часто указывали. Но иначе я не могу.
