Обещание | страница 54
...Так вот. Что касается стихов и людей. Ни те, ни другие тебе уже после двери той не помогут (после смерти ни тех, ни других уже нет). Но пока я иду до этой двери? Двадцать лет, десять, четыре года, один... Они же могут быть? Иными словами, я имею право сказать – что я понимаю, что я – такое небесное, больное и одновременно цветущее животное, такая тварь цветная и что мне для того, чтобы дойти правильно до этой двери, нужно время от времени строить эти ступеньки? И встречать этих людей?
И я готов ждать этих людей и стихи годами. Но я хочу, чтобы они мне помогали».
ФЕХУ
Список конченых жизней – не кажется очень длинным,
когда выпускник в июне тянет билет из рук:
химичка Ксенья Степанна, зоолог Ирина Васильна,
завуч Нелли Семеновна и Владимир Георгич, физрук.
А линия собственной жизни – она не в пример длиннее...
Грозу обещают к полудню, а он, не надев штаны,
бреется хмуро в ванной – и вдруг вглядывается и немеет
от крепкой своей мужской мальчишеской красоты.
...А в темном тяжелом зеркале – тополиное лето дышит,
пух пробирается в комнаты, в коридоре – сквозняк и мрак:
он прячет под белой майкой смуглеющие подмышки,
влезает в тугие джинсы, надевает льняной пиджак.
...Но ничего нельзя удержать – ни зеленого на лиловом,
ни треугольный вырез футболки, ни сломанный край зонта:
мокрые с головы до пят – входят двое в зеленую комнату
(от дождя за окном зеленую, от жасминового куста).
Мокрой псиной, пылью и глиной пахнет в чужих квартирах,
лиловая туча нависла, в четыре вернется мать.
Они говорят друг другу: Мы две глубоководные рыбины.
И ложатся – как на экзамен – на родительскую кровать.
«Мы с тобой как две большие глубоководные рыбины, —
повторяет он в непонятной тоске. – А над нами стоит вода».
И вот тут-то через двадцать минут и всплывает
голубоглазая рыба Ирина Васильевна
и говорит: «Поздравляю тебя, Пантюхов. Это два».
Самая большая глупость, которую способен ляпнуть поэт, —
это сказать, что он может все сам написать.
Нет, он может дать только сгустки, где бродит сиреневый свет,
а все прочее сделают – голоса.
Не какие-то там безымянные, а обычные: Коли и Миши,
очень даже конкретные, с документами и с паспортами...
Они приходят с войны – и заполняют книжки
слабым мужским мяуканьем, визгливыми голосами.
... Мы лежали с тобой однажды – в долгих сумерках
на кровати,
и я не мог отвести взгляда от долго гаснущего окна
(на тебе было белое платье, обыкновенное летнее платье):
и ты сказала: этот чертов закат сводит тебя с ума.
