Люди.
Оптика «Нигоки» беспощадна. В прицелах оптических радаров плыли тела. Некоторые — в облачках собственной крови, некоторые — в струях смерзающегося газа, а некоторые еще и двигались. Ну, я видела смерть пилотов — тяжеловооруженных мужиков в скафандрах, я резала капсулы и «линейками» расстреливала спасательные боты пиратов. Но как-то так…
Знаете, что самое страшное в этом во всем?
Это космос. Они не кричали. Они просто извивались, корчились — и все это в тишине. А еще там, за облаком пара и обломков, сияли какие-то две звездочки — и вот они меня добили, потому что так нельзя: распухающие тела, судороги, неф, оказавшийся нелегальским, — и вот эти две чертовы холодные игрушки.
Говорят, я вернулась на Токио с седой прядью. Черт его знает, может, и так.
Может, и так.
Я дважды стояла у дверей мнемотехников, потому что такие воспоминания нам разрешают менять. Почему не вошла? А черт его. Я пробовала рассматривать фотографии, по кадрам изучала запись бойни, я жрала литрами кофесинт, чтобы не спать всю ночь.
Я сделала почти все, но не чувствовала того, что должна была.
Раскаяния. «Боже, я не хотела».
Страха. «Как мне теперь жить?»
Сочувствия. «Они мучились».
Вины. «Они умерли из-за тебя. Сдохни, сука».
Психодинамик вообще страшно удивился, когда я ему изложила суть проблемы, этот мудак сказал, что мне радоваться надо. Я сказала, что сейчас достану скорчер и проверю, буду ли я чувствовать вину за его смерть.
После работы я полюбила сидеть в парке. Вся эта голографическая фальшивка меня не интересовала — меня интересовали люди. Скольких и как именно надо убить, чтобы что-то почувствовать? Может, лучше сразу ребенка — и им и обойтись?
А хватит ли?
Меня готовили с детства, меня, совершенного пилота для нового поколения кораблей. Сингл-класс — это вам не консервные банки с сотнями балбесов на борту. Это ты и космос — один на один. Вокруг тебя пустота, целое испытание для разума, на тебе тысячи тонн брони, топлива и стволов, а впереди дичь с контрабандой, потому что в этом драном мире всегда кто-то хочет урвать и не делиться.
«Ты моя умничка», — сказала мама.
«Я тобой горжусь», — сказала мама.
«Твой отец был великим человеком», — сказала мама.
Она всегда что-то такое говорила, и плевать, что я — офицер с высшим доступом — так и не нашла в базах ни одного выдающегося человека по фамилии Ленгли. Наверное, если бы мама не сошла с ума, выдумала бы что-то о партеногенезе.
Я сидела в парке, смотрела, как нарисованное солнце блестит сквозь нарисованные деревья, и думала о том, кто я. Безотцовщина, гражданка третьего ранга, рыжая коза. Подданная Первого Гражданина Лоренца. Капитан фрегата «Нигоки».
