Мы доели свои порции жаркого, запили их очень вкусным компотом из каких-то местных ягод, и распрощались до вечера. На улице уже было светло, и золотой шар местного солнца стоял над аккуратными местными домиками. Дул довольно таки заметный ветерок, и было даже прохладно. Я решил немного прогуляться после сытного завтрака, дошел до фонтана и понял, что меня снова колотит озноб. Нет, это не дело, если до вечера самочувствие не нормализуется, придётся идти к местным эскулапам. А не хочется, если честно, я как-то всегда опасался врачей, предпочитая заниматься самолечением. Но здесь для него у меня для него нет ни лекарств ни знаний местных реалий. Я вернулся в свой номер, и растянулся на кровати, завернувшись в лёгкое одеяло. Сон не шел, я оказался в состоянии ни сна ни бодрствования, в таком вот болезненном полузабытьи, когда незаметно проходит время, оставляя за собой только чувство неприятного страдания. Из этой полудрёмы меня вывел громкий и настойчивый стук в дверь.
— Войдите, открыто, — не поднимаясь с постели, крикнул я.
В номер вошел Арам собственной персоной, и задумчиво посмотрел на меня, видимо оценивая моё болезненное состояние.
— Тут по вашу душу двое внизу сидят, ждут, из орденской комиссии. Что им от вас нужно не знаю, говорят, что срочно. Но если вы совсем плохо себя чувствуете, я могу их попросить вас не тревожить.
— Нет, не надо, я сейчас приведу себя в порядок и выйду, лучше уж делами заниматься, чем лежать страдая от лихорадки.
Минут пятнадцать я уговаривал свой организм перестать хандрить. Холодная вода и активные растирания вроде как помогли, и я спустился вниз. Бармен показал мне на двух мужчин, сидящих за столиком у стены, один был полненький толстячок с маленькими очками в золотой оправе на носу, а другой поджарый высокий брюнет с явно военной выправкой.
— Чем могу быть обязан, — я подошел к ним и представился первым.
— Нам надо задать вам несколько вопросов, касающихся вчерашнего случая. Если вас это не сильно затруднит, то пройдёмте, пожалуйста, с нами, — толстячок был любезен и хотел выглядеть обаятельным, впрочем, до Арама ему было очень далеко.
Я пошел я ними и вскоре мы сидели в каком-то рабочем кабинете на втором этаже неприметного строения на режимной части базы. По пути мы прошли несколько закрытых ворот, но охранники без всяких слов пропускали нас, с некоторой опаской глядя на моих сопровождающих. Несомненным плюсом кабинета было наличие в нём кондиционера, а вот всё остальное оказалось сплошными минусами. Меня подвергли жесткому перекрёстному допросу, задавая самые неожиданные вопросы, казалось бы, к делу никак не относящиеся. Потом переспрашивали одно и то же по нескольку раз, постоянно перескакивая с темы на тему. Осложнялось это ещё тем, что высокий брюнет, который мне даже не представился, не говорил по-русски, вернее — не хотел говорить, используя английский. По его лицу было видно, что русский он понимает, однако старается делать вид, что нет. Я же его прекрасно понимал, и отвечал ему тоже по-английски, правда, коряво, разговорного опыта в последнее время у меня было мало. От моих ответов он периодически морщился, но не высказывал своего недовольства, что-то записывая себе в блокнот. Толстячок же был явно на подхвате, и постоянно следил за выражением лица брюнета. Часа через три, вытянув из меня все мельчайшие подробности произошедшего, начиная с моего перехода ещё с той стороны, кончающегося вчерашним пожаром, меня решили отпустить. Но предупредили, чтобы я обязательно задержался здесь ещё на пару суток, мол, со мной должны пообщаться другие специалисты, которые ещё не прибыли на базу. Выпроводив меня за охраняемую территорию, толстячок пообещал, что мои расходы, связанные с проживанием будут компенсированы, чтобы я не сильно напрягался по этому поводу и что я могу воспользоваться некоторыми ресурсами базы, типа того же стрельбища по моему усмотрению. Допрос конкретно вымотал меня и не прошел даром для моего настроения, оно пало так низко, что я стал с некоторой теплотой вспоминать камеру отделения милиции, оставшуюся на той стороне.
