Остался жив Сергей Сергеевич только благодаря смелости соратников, которые, стянув силы, вовремя устроили налет на гестаповскую комендатуру. Кое-как его отходили в лесном партизанском госпитале, но ноги все же пришлось отнять.
Впоследствии выяснилось, что провокатора, предупредившего немцев о скором приезде партизанского командира в село, звали Юрием Топорковым, гестаповская кличка «Кат». Ильенков видел его два раза в одном из отрядов, да и то мельком. Поймать негодяя не удалось. По сведениям нашей разведки, Кат погиб во время воздушного налета от своей же фашистской бомбы в сорок четвертом году.
Сына подполковника Топоркова, пропавшего без вести в первые дни войны на Западной Украине, также звали Юрием. Более того, подполковник давно уже имел сведения о том, что его сын и фашистский агент Кат — одно и то же лицо. Но наперекор всему подполковник отказывался верить, казалось бы, неопровержимым доказательствам. Переживал он свое горе в одиночку, молча, никогда не разговаривая о нем даже с судьей. Лишь один раз судья как бы невзначай спросил, верит ли Топорков, что его сын мог стать предателем. В ответ он услышал быстрое, резкое «нет». Больше разговор не возобновлялся.
Быть может, поэтому только на третьем году дружбы с Сергеем Сергеевичем Топорков узнал, что именно Юрий явился причиной гибели сына Ильенкова и увечья самого Сергея Сергеевича. С тех пор подполковник перестал бывать у судьи. Но недели через две Ильенков пришел к нему сам. Плотно закрыв за собой дверь, опираясь на костыли, он тяжело пересек комнату и опустился в кресло.
— Вот что, — непривычно глухо сказал судья, промолчав около часа и выкурив штук пять папирос. — Оба мы с тобой коммунисты, давай-ка поговорим. Скрывал я от тебя, что знаю все это, но понимал, что скрываю зря, все равно рано или поздно должно всплыть. Как видишь, всплыло. Из трусости скрывал: разговора боялся. Теперь так: сын за отца, может быть, и не в ответе, а отец, по-моему, за сына, как хочешь, — в ответе. И если ты до сего дня сыну своему веришь — значит ты в себя веришь. Меня народ много лет как судьей поставил. В войну предателей судил, фашистов судил — там проще было. Сейчас мне трудно. Советских людей сужу, плохих и не очень плохих — разных. Но за все годы жизнь меня многому научила. Например, в людей верить. Вот тебе — верю! Ведь ты коммунист. А улики... Бывает, врут они наперекор всему...
Он с трудом выбрался из глубокого кресла и пошел к двери. По дороге остановился и снял со стены портрет юноши с упрямым лицом, напоминавшим лицо Топоркова. (Когда судья входил в комнату, Топорков повернул этот портрет лицом к стене.) Долго и внимательно всматривался Сергей Сергеевич в черты открытого юношеского лица на портрете, потом, так ничего и не сказав, двинулся к выходу.
