Потом пили виски. Мы с Джазом — чистый со льдом, студентка — со льдом и пепси-колой. Через пару часов Джаз, ободряюще подмигнув мне, незаметно исчез. Я даже точно не помню, уехал совсем или укрылся в гардеробной лаборатории. Я его в тот день вообще больше не помню.
Сам я тем временем разжёг камин и запалил новую свечечку, воткнув её в подсвечник с индийским буйволом, который Инка купила в Ашвеме незадолго до смертельного выпадения с балкона. Так и не успела буйволом попользоваться. Но зато его регулярно возжигал и гасил я. Правда, от последнего поджига минуло года два с небольшим, которые, как вы помните, пришлись на творческо-личностный застой. И теперь, по всей вероятности, с появлением Джазовой одногруппницы этому неприятному факту в писательской биографии наступал конец. Однако, боясь спугнуть тонкокостную гостью, я сумел удержать в себе резко проснувшуюся страсть и не стал в тот раз призывать девочку осмотреть писательскую опочивальню. И не ошибся в диагнозе событий. Вижу, оценила та победу сдержанности над пылкостью. Просекла, хоть и маленькая. И благодарно приняла под занавес сотку чистого вискаря, безо льда и колы, в знак полного доверия к потомку Афанасия Никитина по линии матери родной.
На первых порах так и шло. Поначалу она просто зачастила в культурные гости, уже без сопровождения. А на четвёртый раз осталась ночевать. Уже без никаких. Вызрела в честной приготовительной игре. И влюбилась, как Нельсон. Как Джаз в свои шпроты. С полной потерей незрелой головы. Сказала, мол, нашла своего Бога и хочет укрыться навечно за его спиной, под его надёжным взрослым присмотром, в его маленьком нагрудном карманчике по соседству с трогательно-дальнозоркими очками при равносильных диоптриях + 3 на каждом глазу.
Я чуть напрягся, помню, представив перспективу ухода в жизнь с обязательствами, но отшутился тогда же, удивившись тому, как это нагрудный Божий карман может располагаться у него же за спиной. И сказал, мол, неувязочка, солнышко, вышла, нестыковочка, зайчусик мой маленький, недочётик, котёнок ты наш сладкий.
И верно, была сладкой. Девственно сладкой. Потому что на деле так и оказалось — абсолютнейшая девственница. Впервые за всю мою окаянную жизнь! Сейчас я думаю, именно эта часть программы не дала мне шанса продолжить в тот период заниматься сочинением романов. Вискарь наложился на коноплю, вместе они — на кокс, и уже полное собрание сочинений плавно сошло на голенастую девственную первокурсницу. Так всё разом и угнездилось в этой многослойной вариации, составленной из самых последних эмоций, старинных и новоиспёченных увлечений, отсутствия свежих сочинительских идей и уверенности в неизбывности своего многажды проверенного на деле писательского дара.
