Вы осматриваетесь вокруг…
Вон от елочки протянулся узенькой цепочкой след и около груши оборвался.
То — белочка.
Может, спит она теперь сладким сном, прикрывшись листочком в грушевом дупле, снятся ей сосновые шишки да сладкие орешки…
А вот чуть подальше покатились в ярок одна за другой круглые ямочки, и то там, то сям между ямочками легчайше-нежный по снегу "чирк".
То лисичка с ночной охоты в ярок отдыхать пошла…
Значит, есть!!
Легонький свист.
То Осип Евдокимович подает знак, что он уже на месте.
Отпускаются со смычка Докучай и Бандит.
— Ну, хлопчики, вперед! Ни пуха ни пера!
Три минуты напряженной тишины… Пять минут… Еще тише…
Вдруг отчаянный скулеж Бандита и нервно-густой бас Докучая: "Гав!"
Бандит скулит одинаково истерично, подымает ли он зайца, или лисицу, а Докучай, почуяв зайца, сначала легонько завывает, а потом — спокойное "гав", и дальше равномерное "гав", "гав", "гав"…
Погнал, значит…
На лисицу Докучай подает первый "гав" значительно нервознее и, следуя за ней, лает немного чаще и более высоким тембром, чем за зайцем.
А Бандит и за зайцем и за лисицей одинаково истерично:
"Ай-яй-яй! Ай-яй-яй!"
Погнали лисицу…
Ну, тут уже у вас пульс с семидесяти двух ударов сразу на девяносто, глаза на лоб, "простреливают" орешник, и ходором ходит в руках двадцатка.
— Спокойно! — говорите вы сами себе. — Спокойно!
Первая горжетка идет на вас!
Метрах в пятидесяти от вас, с легоньким треском, из орешника на поляну вылетает она…
Она не бежит, она летит, красно-огненная на ослепительно белом фоне, выпростав трубу (хвост) и вытянув мордочку.
"Бах!" — легкий прыжок, и красного нет, один только белый фон…
Выскакивает Докучай, за ним Бандит.
Докучай глядит в вашу сторону, замечает, что ничего нет, рявкает суровым басом и мчится дальше.
За ним Бандит.
"Ай-яй-яй! Ай-яй-яй!"
Покатила горжетка через яр, и вы видите, как мелькнул беленький пушок на ее хвосте в орешнике по ту сторону яра.
Докучай чуть ли не на ее хвосте сидит.
На Осипа Евдокимовича пошла.
— Пильнуй, старик!
Наконец вот:
"Бах!"
Дым и снежная пыль около Осипа Евдокимовича.
— Бей, — кричу, — старик, еще раз, чтобы вернее было!
— Крепко лежит! — кричит Осип Евдокимович и добавляет такое, о чем, и не просите, написать не могу.
Я срываюсь с места, лечу сквозь кусты в ярок, запыхавшись, карабкаюсь в гору и Подбегаю к Осипу Евдокимовичу.
— Есть? — спрашиваю.
Он смотрит куда-то в сторону и не говорит, а стонет:
— Есть! Вон! За терном!
Я прыгаю за терн…
Крутится Докучай и дергает левой ногой.
