А через полгода он оказался на окраине города в грязной вонючей коммуналке в соседстве со старым алкоголиком и только что вернувшимся из заключения вором, так как его дом и мастерская сгорели в одночасье дождливой октябрьской ночью, «Lexus» угнали среди бела дня, и милиция так и не смогла его найти, а банк, которому Вадим доверил все свои деньги, обанкротился.
И вот теперь бывший известный художник и богач Вадим Веронин сидел на городском рынке и пытался продать работы, от которых раньше с возмущением бы отвернулся. Но рядом стоял «Цветок папоротника» (все, что осталось Вадиму от короткого фантастического периода его жизни), и он верил, что в один прекрасный день (или вечер) мастерство вернется. Иначе просто не могло быть.
Он закурил, походил немного возле скамейки, застегнул до подбородка «молнию» на куртке и достал из сумки термос с чаем.
В прозрачном тумане звенели колокольчики «Осеннего вальса», запущенного Абрамычем, старая липа плакала невесомыми танцующими слезами, такими же яркими и грустными, как канувшие в Лету, так любимые Вадимом золотые июньские закаты…
Мальчик появился неожиданно, словно из ниоткуда, и Вадим вздрогнул, увидев его перед собой. На вид ему было лет десять или двенадцать, он был худ и светловолос, на угловатых плечах мешковато висела застиранная добела штормовка. Скорее всего, он стоял здесь уже давно, просто Вадим, занятый своими мыслями, его не замечал.
— Тебе чего, пацан? — миролюбиво спросил Вадим, ловким щелчком отправляя в урну окурок сигареты. — Подарок выбираешь?
— Ага, подарок, — мальчик радостно закивал, — маме, на день рождения.
— Да? — Вадим улыбнулся, с удовольствием разглядывая загорелое, чуть обветренное лицо, освещенное прозрачными зелеными глазами. — И что же ты выбрал?
— «Цветок папоротника»! — выдохнул мальчик и широко белозубо улыбнулся.
— Ого! — от неожиданности Вадим засмеялся. — А деньги у тебя есть?
— Есть. — Мальчик сдвинул к переносице тонкие, красивого рисунка брови и полез за пазуху. — Вот, — сказал он через секунду, протягивая Вадиму тщательно разглаженную бумажку.
Вадим растерянно смотрел на тысячную купюру, зажатую в загорелых исцарапанных пальцах, и чувствовал, что настроение, и так далеко не радужное, портится окончательно и бесповоротно.
— Деньги мать дала? — хмуро спросил он только для того, чтобы что-нибудь спросить.
— Нет, — мальчик слегка побледнел и опустил руку. — Я заработал. Школу ремонтировал, скот пас, потом новый храм расписывал…
