Евангелие огня | страница 49
Воины уперлись коленами в руки Господа нашего, чтобы не мог он ими пошевелить, и привязали его к поперечной балке креста. А после вогнали штыри в запястья нашего дорогого Иисуса. Он закричал и две струи крови ударили в воздух. Воины спешили, стремясь побыстрее исполнить работу свою — сделать так, чтобы руки его поднялись выше сердца, и Спаситель наш не принял милосердную смерть от истечения крови. Толпа радостно завопила, когда крест встал прямо и комель его ушел в яму. Простите этих людей, друзья мои. Они не питали ненависти к Иисусу. И ни к кому из тех, кто был предан в тот день мучениям.
Братья и сестры, вы никогда не присутствовали при распятии; я молюсь о том, чтобы вам и не пришлось присутствовать при нем, ибо дело это ужасное и развязывает страсти, кои невозможно объяснить. Я могу сказать лишь, что исполнение трудной работы всегда порождает радость. Два тяжелых бруса лежали на земле, а на них — тяжелый человек (ибо Иисус при невысоком росте его, был отнюдь не мал в обхвате); и потому, когда начался подъем креста, стали возрастать и сомнения: не победит ли подобный вес усилия тех, кто его поднимает. Глядя на такую натугу, забываешь о зле, которое совершается перед тобой, и желаешь только добавить к чужим трудам и свою силу. Воины постанывали, лица их багровели, комель креста все глубже уходил в землю, и многие из мужчин, бывших в толпе, выдвигали плечи вперед, как бы разделяя бремя воинов. И многие женщины тоже.
Братья и сестры, мне напоминают, что вы спрашивали у меня, кто из учеников присутствовал там в тот день. Ответить на этот вопрос не просто. Во-первых, потому что распятие длится дольше, чем один день, это скорее пытка, чем казнь, и к наступлению ночи редко когда испускает дух больше одной ее жертвы. желающих посмотреть, как подвигаются к смерти распятые, приходит все меньше и меньше. Во-вторых, придя к Голгофе, я еще не знал никого из учеников, кроме Иуды и, возможно, пары других — тех, кого видел в Гефсиманском саду при скудном свете. Думаю, я должен был запомнить лицо того, кто отсек мне ухо. Однако лица этого я никогда больше не видел.
Итак, с уверенностью я могу говорить лишь о женщинах. Ибо я уже знал их как жен и дочерей старейшин храма. Шестерых, не то семерых из них, жавшихся друг к дружке в поисках утешения, увидел я там, на Голгофе. Ревека и Ависага, о коих вы знаете из других моих писем, были там, и также родственницы иных старейшин, и среди них дочь самого Каиафы.