, а не о стальных фермах.
Тео прикончил мороженое. Губы его стали липкими от шоколада. Дженнифер, продолжая разговаривать, зажала телефон между плечом и уголком челюсти, извлекла из кармана куртки маленький пакетик и протянула его Тео. Он решил было, что это презерватив, но, надорвав фольгу, обнаружил под ней влажную салфетку.
— Баум? — сказала Дженнифер в трубку. — Баум пусть тебя не волнует. Он милый и так далее, но…
Она протянула руку и стерла со щеки Тео пропущенный им мазок шоколада.
— События выходят из… э-э… из-под контроля мистера Баума. И он это знает, тут никакого секрета нет. Как бы это сказать? Думаю, ты и сам увидишь: когда сделка с «Океаном» вступит в силу, необходимость в такого рода… э-э… консультациях просто отпадет. То есть…? Хорошо. Хорошо. Я здесь для того и нахожусь.
Несколько минут спустя они уже стояли у пирса, которым заканчивается Ист-Пратт-стрит, и любовались величественной старой электростанцией, преобразованной в гигантский универсальный магазин «Барнс и Нобль». Тео выступал в нем вчера вечером, но тогда было темно, да и Дженнифер провела его в здание прямо из такси. Он успел заметить роскошный аквариум с огромной рыбой-ангелом и изобретательно переделанные в книжные полки дымовые трубы, однако для наблюдений такого рода была открыта лишь малая часть его мозга, все остальное занимало предстоящее выступление. Прирожденным актером он не был и это делало для него чтение вслух особенно обременительным, тем более, что аудитория обычно реагировала на слова Малха ахами, вскриками и перешептываниями. И после того, как он ответил на вопросы и подписал экземпляры книги, Тео оказался эмоционально выжатым настолько, что хотел лишь одного: чтобы Дженнифер отвезла его обратно в отель.
Сегодня же, осматривая книжный магазин, он же универмаг, он же электростанция, издали, Тео понял, насколько внушительным архитектурным сооружением тот был. Построенное для цели вполне прозаической — производства электроэнергии — это здание обладало, тем не менее, мрачным величием кафедрального собора. Гигантская фаллическая гитара, установленная на его крыше в честь находившегося внутри «Хард-рок кафе», вонзалась в лазурное небо, как колокольня.
— Извините, — послышался откуда-то снизу голос, — вы ведь Тео Гриппин, верно?
Тео опустил взгляд. Чернокожая женщина улыбалась, глядя на него снизу-вверх из инвалидного кресла. Толстая, некрасивая, она была одета в ярко-желтый спортивный свитер; казавшиеся укороченными ноги ее завершались ботинками из овчины. Глаза у женщины тоже были ярко-желтые.
