Без командира и вовсе стало плохо, будто унес он от нас последнее тепло. Мы прислушивались к шороху дождя в траншее и тосковали по сержанту, ждали, не прочавкают ли его сапоги обратно и не принесет ли он заветной команды: «Приготовиться!»
— Господи, — шепнул мой сосед, бывший студент, — пошли хоть красную ракету.
— Ага, — кивнул я. Хоть бы загорелся этот красный огонек сигнала над окопами, чтобы выскочить отсюда, из мокроты, на ветер и согреться в атаке. Самое страшное на войне — сидеть сложа руки в холоде и ждать.
— Ты кому молишься? — спросил кто-то.
— Комбату, — объяснил студент. — Пора бы ему вытащить свою ракетницу.
— Рано, — тяжело вздохнул пожилой солдат. — Не все еще готово для прорыва.
— Когда же все-таки? — отчаянно прозвенел молодой голос. — Я уже так замерз, что, кажется, пусти меня вперед — один прорву оборону. С треском!
В землянку заглянул Зырянов.
— Ругаетесь? — насторожился он.
— Да нет, бога чистим. Прорвало его с дождями!
— На бога надейся... — протянул сержант. — Коммунисты! — объявил он. — В траншею. На собрание.
— Закрытое?
— Да. — Зырянов пошел к другой землянке. — Под открытым небом.
Коммунисты в отделении — это я и солдат, ругавший бога. Мы поднялись нехотя, но когда вышли в траншею, приободрились, потому что на ветру, под холодным дождем, кажется, было теплей, чем под землей. Собрались под обрывом, куда выводил окоп и где были свалены толстые бревна для накатов.
— Ударная бригада, — пошутил мой спутник. — Будем сейчас эти бревна рубить на щепки.
Все выходили на площадку в огромных лаптях из красной глины. Долго очищали сапоги и усаживались на бревна.
— Закрытое собрание считаю открытым, — объявил парторг, никогда не унывающий ротный старшина Яценко.
Не поймешь, когда он шутит, когда говорит серьезно. «Я им покажу улыбочки!» — грозит он иногда солдатам, а сам улыбается. Даже наряд вне очереди или выговор получаешь от него, как благо, потому что объявляет он любое наказание таким веселым голосом, будто вручает подарок. Удивительный старшина! Откуда у него столько бодрости? На той неделе мина воткнулась ему под ноги. Он обошел ее и ухмыльнулся: «Черт-те шо за мина! Попала в траншею и не разорвалась». А рассказывают, когда однажды мина влетела прямо в котел, расшвыряв перловую кашу по всему оврагу, он хохотал до упаду.
Первое слово на собрании взял ротный командир. Этот у нас шуток не любит.
— Дела наши, — объявил докладчик, будто мы этого не знали, — далеко не веселые, а проще говоря, — добавил он, — совсем фиговые.
